– Да где же ты раньше был, дорогой? Ты всегда ко мне приходи, хоть каждый день. И если обидит кто – тоже ко мне иди – дюженника Турчина все знают!
Шооран поклонился медленно и церемонно, как кланялся после представления Чаарлах, потом подошел к цэрэгу. Протянул ладонь:
– Хлыст верни.
– Чево?! – возмутился солдат. – Хлыст ему? Скажи спасибо, если живым отпустят!
– Отдай! – приказал Турчин. – Он свой изгой, с наших земель. Я его вроде даже припоминаю. Ему безоружным нельзя, от местных-то надо отбиваться…
Солдат нехотя вернул секущий ус, и Шооран еще раз поклонившись, ушел. Уходя он даже не особенно горбился, теперь Турчин видел в нем всего-лишь сказителя, и Шооран мог больше не беспокоиться, что его узнают.
И все же рисковать Шооран не стал. В тот же день он собрал свои пожитки и вдвоем с оправившейся Ай ушел в страну добрых братьев. Он не ожидал там ничего хорошего, но пошел этим путем, потому что считал его самым безопасным. Пара случайных бродяг скорее всего легко пройдет через страну, увлеченную войной и иными важными делами.
Мокрые земли в стране добрых братьев поражали пустотой. Лишь сборщики харваха появлялись здесь, да и те ходили большими группами, ревниво присматривая друг за другом. Охота и сбор кости разрешались общинникам только в дни мягмара, а остальное время прибрежные оройхоны стояли пустыми. Нетронутая чавга хрустела под ногами, и Ай блаженствовала в этих райских по ее мнению местах.
Шооран вел Ай почти по самой середине мокрых островов, где не бывало людей. Правда, от рроол-Гуя здесь вряд ли удалось бы сбежать, но к этой опасности путешественники притерпелись и не принимали ее в расчет. Лишь на ночь они устраивались поближе к поребрику, и тогда вечером или рано утром Шооран мог полюбоваться страной всеобщего равенства.
За прошедшие годы страна обнищала окончательно. Те из общинников, кто был хоть на что-то годен, бежали в землю изгоев или устроились в отряды цэрэгов. Остальные вовсе махнули рукой на сохранность урожая, тем более, что после захвата страны старейшин налоги на общинников были снижены. Шооран, поднявшись на тэсэг, разглядывал проплешины вытоптанных полей и старался представить, что начнется здесь через месяц, когда старшие братья поймут, что склады пусты, а потерянные завоевания назад не вернуть. Но пока нелепое государство беспечно доживало последние отпущенные судьбой недели, бодро проедая остатки своих богатств.
За три дня Шооран и Ай прошли больше половины страны, приближаясь к западным границам. Сначала Шооран остерегался строить в этих местах, представляя, как закипит взбудораженный известием народ. Но потом понял, что если не высушивать землю, то еще много времени ни одна живая душа не заметит его работы. Ведь к самому далайну не выходят даже сборщики харваха.
На четвертый день Шооран оставил Ай пастись неподалеку от поребрика, строго наказав прятаться, если поблизости появятся люди, а сам, вернувшись на пару оройхонов назад, начал работу. Он находился напротив того места, где страна вана узким мысом рассекала далайн. Два месяца назад встреча с воровкой не дала ему сжать пролив до одного оройхона. Сегодня рядом не было никого, и Шооран поставил два острова, а затем ушел, не опасаясь ни людей, ни бога. Ай ожидала его возле кучи отобранной и перемытой чавги, и, пока он ел, сидела рядом, держа его за рукав жанча и негромко гулила, словно полугодовалый младенец, что служило признаком самой искренней радости.
Неделю они кочевали вполне довольные жизнью и друг другом. На нетронутой чавге Ай легко кормила Шоорана, а тот постепенно превращал ровный прежде берег в сплошную цепь шхер и узких мысов. Наконец Шооран настолько осмелел, что начал работать, оставив Ай поблизости. Он лишь запретил ей приближаться к далайну, зная, что запрет она не нарушит. Действительно, Ай ковырялась в грязи там, где он оставил ее, и даже, когда гулко хлопнул далайн, и недостроенный оройхон превратился в фонтан крутящейся влаги, Ай не кинулась бежать, а лишь встала возле вещей, готовясь защищать их от незваного гостя.
Разрушение недостроенного оройхона било по Шоорану так, словно все камни нерожденного острова падали на него разом. Превозмогая дурноту и боль, Шооран отступал по поребрику. Он уже видел, на какой оройхон поднимается рроол-Гуй, но не торопился отбегать, зная, что Многорукий может вдруг переметнуться на соседний остров, и тогда вновь придется бежать. Бросив мгновенный взгляд в сторону, Шооран увидел Ай. Она стояла, гневно сжав кулачки и вовсе не собиралась отступать перед каким-то там рроол-Гуем.
рроол-Гуй наползал лавиной, повсюду с сочными шлепками падали извивающиеся руки, вцеплялись в камень, пружинисто тащили зелено-прозрачную массу бесконечного тела. И хотя соваться на занятый оройхон было чистым самоубийством, Шооран соскочил с поребрика, в три прыжка долетел к Ай, подхватил ее и ринулся обратно. Ему оставалось сделать не больше шага, когда резкий рывок опрокинул его. Шооран упал грудью на спасительный поребрик, Ай скатилась на безопасную сторону, но самого Шоорана потащило назад. Истончившийся до невидимости отросток щупальца вцепился в ногу и волок Шоорана прочь от поребрика, туда, где выплясывали, ожидая, другие руки, готовые передраться из-за его растерзанного тела. Шооран, не глядя полоснул ножом, хотя знал, что волосяной щупалец так просто не перережешь. Нож скользнул словно по струне, не причинив никакого вреда. Свободной рукой Шооран отчаянно хватался за поребрик, Ай, покраснев от натуги, тянула его за ворот жанча. И неожиданно безжалостная хватка разом исчезла, Шооран вместе с Ай перевалились на другую сторону поребрика.
Лишь потом, когда вернулась способность соображать, Шооран заметил, что остался босым. На буйе лопнул подгнивший ремень, и Многорукий содрал обувь с правой ноги. Что же, бог далайна все сгрызет – не сумел сожрать илбэча, позавтракает старым буйем. Шооран разобрал уцелевший буй на отдельные кожаные чулки и смастерил из них какое-то подобие обувки. Потом осмотрелся, раздумывая, как жить дальше.
Жадный бог не пощадил ничего из барахла, у них не осталось ни запасной одежды, ни инструментов, ни постелей. Даже оброненный нож был подобран и пожран рроол-Гуем. Сохранился лишь сунутый за пазуху хлыст, карта и спрятанные драгоценности: заколки и мамино ожерелье.
Прожить на мокром голышом – невозможно. Даже безумцы вроде Нарвай или Ай в те годы, когда она жила одна, таскали за спиной изрядные тюки. Случалось, изгой терял свое добро, но и в этом случае оставался выход. Что-то можно было смастерить заново, что-то выменять на чавгу или харвах. Иной раз, другие изгои делились с неудачником обносками. Здесь не было других изгоев, показаться общинникам было равносильно гибели, а голыми руками нельзя добыть и обработать ни кожу, ни кость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});