— Но я же не знаю, что мне предлагают!
Мария Федоровна рассмеялась:
— Поверь, дорогой, на слово — я предлагаю тебе нечто лучшее, чем тюрьма или каторга.
Что ж, в этом был свой резон, и Михаил согласился, еще не ведая, на что соглашается.
Дальше события закрутились и замелькали, как спицы в колесе, когда мчится телега с бешеной силой. Через несколько дней на руках у него был паспорт на имя Цезаря Белозерова, а через неделю Михаил уехал с Марией Федоровной в Санкт-Петербург, где они также остановились в шикарной гостинице. В тот же день в их номере появился прилично одетый господин, представился английским подданным Генри Кэйси и сразу же, без всяких предисловий, начал расспрашивать Михаила: где родился, где крестился, как жил и чем занимался. Вопросы были короткие, неожиданные и с двойным дном. Михаил это сразу почувствовал, понял, что не сами ответы интересуют господина Генри Кэйса, а то, как он на них отвечает. К нему присматривались, его оценивали, как жеребца на конской ярмарке, только что в зубы не заглядывали.
Оценили.
И скоро в номере появились уже два других господина, которые не представились. Они тоже подолгу беседовали с Михаилом, а затем предложили поступить на службу в английскую торговую компанию и выполнить одно поручение. Для того чтобы его выполнить, необходимо отправиться в Сибирь. Что нужно будет делать в Сибири, не уточнили, но положили на стол бумаги, в которых черным по белому была прописана огромная сумма вознаграждения. Михаил поначалу даже не поверил своим глазам, но господа заверили, что ошибки здесь никакой нет, и деньги уже лежат в лондонском банке на его имя.
Он подписал все бумаги.
И лишь тогда ему разъяснили суть поручения, которое он должен исполнить в Сибири.
Михаил сразу понял, что игра, в которую его втянули, крупная. И до крайности опасная. Большущие деньги за красивые глаза ему платить не собирались. Но тревожные вопросы недолго его мучили. Восторг, пережитый им, когда он глядел на пылающее имение, будто возвратился и заполнил душу: а гори оно все синим огнем! — почему бы и не погарцевать в опасном, но выгодном предприятии? Сама судьба открывала перед ним новую дорогу, словно говорила: не зевай!
И он решил окончательно и утвердился в своем решении: не прозеваю!
О Марии Федоровне, которая упорхнула неизвестно куда, как только в номере стали появляться англичане, он даже не вспоминал. Ясно было, что она свою роль выполнила, привела и сдала с рук на руки англичанам. Ну и ладно… Теперь это уже не имело никакого значения.
Он не знал, что после побега из имения своей тетушки Мария Федоровна претерпела множество приключений. Сначала завела роман с цирковым жонглером, вместе с цирком отправилась в Европу; там они с жонглером расстались, а Мария Федоровна открыла в Вене цветочный магазин и фабрику по производству чернил, но дело ее скоро прогорело, и тогда она познакомилась с богатым англичанином, надеясь с его помощью покрыть долги. Англичанин, благосклонно принимая ее ласки, долги покрыл, а затем потребовал продать цветочный магазин, чернильную фабрику и возвращаться в Россию в качестве служащей английской торговой компании. Той самой, в которую приняли и Михаила, теперь уже Цезаря Белозерова.
Еще целый месяц прожил Цезарь в номере петербургской гостиницы, где с ним каждый день занимались, будто со школяром, и он из этих уроков многое усвоил, серьезно готовясь к той новой жизни, которую выбрал для себя окончательно и бесповоротно и в которой сам хотел быть хозяином.
На исходе лета он покинул столицу империи и с новым именем, с новым паспортом, снабженный деньгами, отправился в Сибирь.
8
Кабак Мокрый еще глубже ушел в землю нижними венцами. Почернел от дождей и талых снегов. При тусклом свете пасмурного дня казался совсем неприглядным и заброшенным. Но нет… Скрипнули протяжно входные двери, распахнулись настежь и выпустили на волю двух пьянчуг, которые поддерживали друг друга, чтобы не свалиться на землю, и вразнобой горланили каждый свою песню. И разом оборвали пение, когда не удержались на ногах и рухнули, распластавшись на влажной земле.
Ничего здесь не поменялось, кругом царила прежняя картина. На мгновение Цезарю даже показалось, что появится сейчас всегда недовольный Грязнов и примется ругать сидельца, а его, тогда еще маленького Мишатку Спирина, оттреплет за ухо — не за провинность, а так, для порядка, чтобы знал парнишка свое место.
Да, не только ничего не поменялось, но и ничего, оказывается, не забылось. Все сохранилось в памяти.
Он обошел стороной копошившихся на земле пьянчуг, поднялся на низкое, в две ступеньки, крыльцо, и из распахнутой двери дохнуло на него кислым, застоялым запахом. Перешагнул через порог и увидел, что и в самом кабаке все осталось по-прежнему. Только новый сиделец посматривал строгим взглядом да проворно бегал между столами новый парнишка. Он обмахнул стол мокрой тряпкой и вытаращил на Цезаря острые, смышленые глазенки — не каждый день заглядывали сюда такие господа, хорошо одетые.
— Сидельца позови, — попросил его Цезарь.
Подошел сиделец, молодой еще мужик, настороженно оглядел странного посетителя и спросил, чуть наклонив голову:
— Что угодно, господин хороший?
— А скажи мне, братец, кому нынче это заведение принадлежит? Афанасию Грязнову?
— Да какой Грязнов, господин хороший! Грязнов уж давно преставился. Теперь Амелин здесь хозяин, купец, может, слыхали?
— А у Грязнова работница была, Агриппина Спирина, живая она?
— Так ее выставили сразу, как Грязнов помер, она от него парнишку прижила, ну, пока сам живой был, содержал из жалости. А как помер — ее и выпихнули с парнишкой за ворота. Вы чего заказывать будете, господин хороший?
— Спасибо, братец, сытый я.
Цезарь положил на столешницу серебряный рубль и вышел из кабака.
Двое пьянчуг, угомонившись, мирно спали на голой земле, разметав руки-ноги, и даже не чуяли, что начал накрапывать мелкий дождик.
Зачем он сюда зашел, что хотел увидеть и зачем спрашивал о Грязнове и о матери? Сам себе не мог Цезарь дать ответа на этот вопрос. Не было ему никакого дела до паршивого кабака, и ничуть не ворохнулась душа, когда услышал от сидельца о смерти Грязнова и о том, что мать с прижитым ребенком выставили на улицу. И только выбравшись к торговым рядам, где остановил извозчика, понял Цезарь, покачиваясь на мягком сиденье под кожаным верхом, зачем он приходил и что искал в знакомых местах. Неосознанно, безотчетно захотелось ему взглянуть на начало своей жизни. И вспомнилось, как говорила миссис Дженни: «Низкое происхождение — это как родимое пятно, не выведешь». Вот в чем вся беда и закавыка: улыбнулась судьба, а затем взяла и нахмурилась, напомнила про низкое происхождение, оставив без всякого наследства, с одной лишь серой служебной лямкой. Но он тащить ее не желал. Низкое происхождение? Что ж, происхождение не переиначишь, не в его воле, а вот подняться в высоту, так, чтобы у самого дух захватывало — эта мечта заполняла теперь все его существо без остатка.