и я оказался под колпаком. И ведь в службе безопасности полно моих друзей. Так что вполне вероятно, один из них недрогнувшей рукой санкционировал мою разработку. Затем начальство созвало совещание узкого круга особо доверенных лиц, сообщило, в чем состоит дело и дало указания. И никто в ответ не сказал растерянно: «Не может быть». Никто не воскликнул: «Не верю!». Все посвященные в это дело озабоченно покивали и разбежались по своим делам, одно из которых заключалось в том, чтобы выследить, собрать доказательства и посадить меня в тюрьму.
* * *
Пассажиры терпеливо мнутся вокруг серой ленты транспортера. Парадоксально, но даже у самого заядлого путешественника в глубине души таится страх, что его багаж, этот верный спутник в странствиях по миру, бесследно исчезнет в дебрях какого-нибудь аэропорта или будет по ошибке увезен на край земли. Может быть, поэтому, когда чемодан задирает занавеску и торжественно выползает из таинственных недр багажного отделения, его владелец не может скрыть приступа тихой радости и, независимо от положения в обществе и доходов, расталкивая окружающих, рвется к транспортеру. Происходит сцена, напоминающая воссоединение семей после долгой разлуки.
На транс портере появляется багаж нашего рейса. Очередной скромный кожаный чемодан производит фурор. Левый замок у него расстегнут, из хамски разинутой кривой пасти развязно свисает мой любимый темно-зеленый шелковый галстук. За ним в темном чреве в неясной путанице вещей загадочно поблескивет горлышко водочной бутылки.
Я равнодушно слежу за ползущим по кругу чемоданом. В этой жизни меня уже мало что может удивить или огорчить. О каких бы то ни было радостях тем более не может быть и речи.
— Смотрите, вон чемодан какой смешной. Его, наверное, вскрыли грузчики в Москве. Они все время так делают. Я там бывал, знаю.
Это говорит бодрый упруго-толстенький американец с нашего рейса. Нетерпеливо подпрыгивая, он ищет взглядом свою поклажу. Сейчас он оторвался от этого занятия и смотрит на меня, ожидая ответа. Вежливость заставляет вступить в беседу.
— В Москве? Я тоже там бывал. Грузчики в Шереметьево украли бы водку.
Понизив голос и оглянувшись, турист говорит:
— Тогда это наверное, голландская таможня или спецслужбы провели секретный досмотр вещей. Они…
— Голландцы заперли бы чемодан.
Американец не унимается, похоже, он окончательно забыл о своем багаже. Недолго поразмыслив, он хмыкает и предлагает новую версию:
— Тогда, может, это русские спецслужбы…
Упоминание о коллегах вызывает у меня приступ вполне обоснованного раздражения.
— Вот это вполне вероятно. Эти идиоты и водку бы не взяли, но и чемодан бы забыли запереть. Но если вас действительно интересует мое мнение, то, скорее всего, замок открылся от удара при погрузке или разгрузке. А вообще говоря, эти самые спецслужбы такие сволочи! Это, знаете ли, такая публика! Впрочем, ладно, до свидания.
Эта вспышка застает американца врасплох. Он остается стоять с открытым ртом. Я же, совладав с чувствами и непринужденно подхватив чемодан, на ходу запихиваю в него галстук и защелкиваю замок. Надо поторапливаться. Время позднее, а поезда у них в Голландии ходят только до часа ночи или около того. Мне же еще предстоит ехать в Гаагу.
Быстро пролетаю зеленый коридор таможенного контроля, благо ничего запрещенного к ввозу у меня действительно нет, и в зале прилета ищу указатели, которые направили бы меня к железнодорожным платформам. Одновременно урывками оглядываю небольшую группу встречающих. Абсолютно ничего необычного, что зацепило бы взгляд.
Хотя нет, необычное все-таки есть. Парень в спортивной куртке у огромного зеркального окна зала прилета не успел отвести взгляд и теперь с ненатуральным равнодушием на маловыразительном лице смотрит сквозь меня. Уверен — пройдет пара секунд, он неумело очнется от своих мыслей и отвернется. Так и есть, поворачивается ко мне спиной. Нет, на театральной сцене он бы на жизнь себе не заработал. Впрочем, и в «конторе» ему тоже зря платят. Вот, пожалуйста, мелкий прокол, который так часто проваливает наружное наблюдение. Ладно, посмотрим, двинется ли он за мной.
Но посмотреть я не успеваю, дернувшись от раздавшегося под рукой голоса:
— Господин Соловьев, я вас уже давно жду! Меня зовут Эрнесто, меня послали вас встретить.
Вот новое дело! Ко мне, распахнув объятия, вперевалку приближается полноватая фигура в дорогой кожаной куртке и темносиних джинсах от Труссарди. Черная коротко стриженая голова, мягкие черты лица со слегка приплюснутым носом и ярко-карие глаза. Кто скажет, могут быть в голландском международном институте сотрудники-латиноамериканцы? Наверное, могут.
Точно, могут. Письма-приглашения из этого института были подписаны дамой, у которой фамилия вообще вьетнамская. Но я хорошо помню и другое, а именно — условия приема на этом симпозиуме. Меня никто не должен встречать в аэропорту, не по чину мне, старшему научному сотруднику одного из исследовательских институтов Академии наук, такая встреча.
У меня опускаются руки, зато волосы медленно вздымаются на затылке дыбом. Я должен, просто обязан был предусмотреть возможностьтакой встречи. Теперь все варианты отпадают, остается один и очень понятный — кто-то меня целенаправленно подставляет, и с первой минуты в Голландии нужно было ожидать попытки продемонстрировать наблюдению мои сомнительные контакты.
Эрнесто лучится тихим восторгом. А я в молчаливой прострации наблюдаю его выкрутасы. Тем временем к парню у окна присоединяется еще один, неуловимо похожий на него. Оба принимаются спинами наблюдать за мной и гостеприимным Эрнесто.
Вот ведь сволочь какая, встрече он радуется. Впрочем, к черту эмоции, надо срочно решать, что делать. В голове пусто и звонко. Ну же, решай быстрее! Повернуться спиной и убежать? Сделать вид, что я безумно рад встрече черт знает с кем, покорно уехать с ним из аэропорта как со старым приятелем и тем самым сыграть ему на руку? Пойти напролом? Философия восточных единоборств требует использовать движение, энергию противника для того, чтобы свалить его. Поэтому было бы правильно и логично сейчас броситься в объятия Эрнесто и посмотреть, чтоон станет делать дальше.
Еще месяц назад я бы так и поступил, затеял хитрую и долгую головокружительную комбинацию, запутал и заморочил голову этому толстяку. Но сейчас я слишком измотан, нервы на пределе, и поэтому я делаю то, что больше отвечает моему нынешнему раздерганному настроению. Поломаю-ка я ему игру, пусть он растеряется и начнет суетливо метаться прямо здесь и сейчас.
— Простите, это вы ко мне обращаетесь?
Эрнесто подходит ближе, берет за рукав и доверительно, почти интимно сообщает, глядя снизу вверх:
— Что вы, господин Соловьев, я же сказал, что прислан встретить вас. Машина ждет. Сейчас я отвезу вас в гостиницу. До Гааги довольно долго ехать. Поезд слишком утомителен. Вот я…