Этот человек всегда появлялся в самые трудные моменты и своим советом, а иногда и примером, воодушевлял людей, и те находили выход, как будто из совсем безвыходного положения.
«Конечно, — размышлял Алёшкин, — успешная работа медсанбата, как и успешные действия боевых частей на передовой, есть результат и возросшей мощи нашей армии, лучшего её оснащения техникой и боеприпасами, выросшим умением и воевать, и оказывать помощь пострадавшим. Ведь вон как перед началом атаки, вслед за артиллерийской подготовкой «Катюши» играли! А сколько было выпущено по немецким окопам и дзотам снарядов, сколько было сброшено бомб! Да и самолёты-то немецкие почти не летали, а если которые и показывались, то с ними очень быстро расправлялись наши истребители. Да, это не то, что в прошлом году, в сентябре, когда они бомбили батальон и другие тыловые учреждения дивизии, почти не встречая сопротивления. Во время этих боёв над медсанбатом не показалось ни одного фашистского самолёта, да и немецкие снаряды рвались не ближе чем за один-полтора километра от территории батальона. А всё же, наверно, вскоре придётся передвинуться вперёд, поближе к передовой. Как только освободимся от раненых, их ещё человек пятьсот у нас, так и двинемся, пока ещё зимние дороги держатся. Теперь, когда поступление раненых незначительное, надо будет больше своими командирскими делами заняться. Наверно, поеду завтра в санотдел армии, выясню обстановку. надо будет только с Прониным договориться. А ведь из него хороший начсандив получился. Положение в полках было трудное, дивизия дралась в первом эшелоне. Зима, мороз больше 25 °C, а эвакуация из полковых и батальонных пунктов была налажена замечательно, ведь обмороженных почти не поступало. А в прошлую зиму их сколько было? Да и взаимоотношения с Прониным сложились очень хорошие: во внутренние дела батальона он не вмешивается, а если где нужна его помощь, то всегда идёт навстречу. Хотя, правда, теперь и командир дивизии Ушинский относится ко мне по-товарищески, почти так же, как начполитотдела Лурье, насколько это возможно при разнице в нашем служебном положении».
Одним словом, теперь, после этих боёв Алёшкин почувствовал себя на твёрдых ногах. Он понял, что экзамен, поставленный перед ним жизнью, он и как командир батальона — организатор медслужбы, и как ведущий хирург, сам активно оперирующий, выдержал.
«Вот только как оценят мою работу в санотделе армии? Оттуда пока никаких вестей не было, даже армейский хирург ни разу не приезжал. Хотя, впрочем, это и положительный признак, — продолжал свои мысленные рассуждения Алёшкин, — ведь он едет в первую очередь туда, где с обработкой раненых неблагополучно, а у нас, наверно, результаты неплохие. Ни со стороны эвакопункта, ни со стороны госпитальной базы армии никаких претензий не было. И Евгения Васильевна (патологоанатом) два раза приезжала, вскрывала умерших и ни одного акта о неправильных действиях хирургов не составила, значит, всё неплохо!»
Борис с наслаждением потянулся, закурил новую папиросу, и мысли его приняли другое направление.
Ещё до начала наступления стало известно, что под Сталинградом окружена огромная группировка немецких войск, что Красная армия, успешно развивая наступление, всё дальше отодвигает фронт от блокированных под Сталинградом фашистов. Попытки сильной немецкой танковой группировки прорваться к армии Паулюса оказались безуспешными и, вследствие этого, боясь оказаться отрезанными, фашистские генералы с первых чисел января 1943 года начали отвод войск с Северного Кавказа. Преследовавшие их войска Красной армии уже освободили Нальчик, Моздок и продолжают продвигаться к Краснодару.
Конечно, Борис подумал и о своей семье: «Где-то они сейчас? Куда они эвакуировались? Вернулись ли в Александровку или переселились ещё куда-нибудь?»
Перед началом боёв и он, и, по его просьбе, начштаба Скуратов пытались навести справки о его семье, но пока никаких сведений получить не удалось. В течение октября, ноября и декабря 1942 года Борис послал Кате, наверно, около десятка писем. Ни на одно из них он ответа не получил. Дошли ли до неё эти письма? Он этого не знал. Во время боёв по прорыву блокады ему было не до переписки, но теперь, когда наступало затишье, он собирался снова написать Кате и через Майский военкомат попробовать запросить информацию о семье. «Поручу это Скуратову, — подумал Алёшкин, — а сам завтра же напишу письмо». Так, с думой о своей семье он, наконец, и заснул.
На следующий день Алёшкину никуда ехать не пришлось. Совершенно неожиданно часов в девять утра в медсанбат приехал на своей видавшей виды «эмке» начсанарм, военврач первого ранга Скляров Н. В. в сопровождении армейского хирурга Брюлина.
Борис, встретив прибывшее начальство, провёл его по всем учреждениям батальона, в котором в это время находилось более четырёхсот раненых, почти половина помещений пустовала.
Оставшиеся раненые лежали в хороших, чистых и удобных фанерных разборных домиках. Естественно, в первую очередь освобождались палатки, в которых было и холоднее, и менее уютно.
После тщательного осмотра помещений, пищеблока и санпропускника начсанарм и сопровождавший его Алёшкин вернулись в домик комбата. За это время Брюлин, Бегинсон и Прокофьева обошли всех раненых, причём Брюлин тщательно ознакомился с ведением операционного журнала и историями болезней госпитализированных раненых.
Когда они втроём пришли в домик комбата, Брюлин не удержался и заявил:
— Ну, Николай Васильевич, если бы так было организовано лечение, и так велась документация в любом из наших армейских госпиталей, я уж не говорю, медсанбатов, то мы с вами могли бы спать спокойно.
Тот усмехнулся:
— Вот потому-то мы и спим беспокойно, что не умеем организовать всю работу как нужно.
— Да ведь они сами, сами всё организуют! За время боёв я к ним ни разу не наведывался.
— За это их и награждают, — снова улыбнулся Скляров, указывая на блестевшие эмалью новенькие ордена Красной Звезды, красовавшиеся на гимнастёрках Прокофьевой, Бегинсона и только что вошедшего Сангородского, который явился с посланным за ним Игнатьичем.
Между тем начсанарм, вернувшись после обхода батальона, приказал собрать весь свободный от дежурства личный состав. Борис попросил Льва Давыдовича срочно подготовить к собранию одну из своих палаток, а Игнатьича отправил к Фёдорову с просьбой организовать явку людей, когда все соберутся, доложить.
Медсанбатовцы привыкли по команде собираться быстро, а так как уже несколько дней ходили слухи, что медсанбат скоро должен будет переезжать на новое место, зная, с какими трудностями связан переезд, люди понимали, что следует собраться как можно быстрее. Поэтому не прошло и четверти часа, как капитан Фёдоров доложил, что весь свободный от работы народ находится в сортировке.
На собрании Николай Васильевич Скляров коротко рассказал о проведённой боевой операции, доложил о том, что командование фронта и сануправление остались довольны действиями медслужбы 8-й армии,