— А как же маги Оплота и их одержимость знаниями?
— Тем повезло, кто вошел в эти стены, — уклончиво ответил маг земли. — Но ты прав, — его пальцы зашевелились в воздухе, странно, нервно, будто он выискивал какие-то видимые лишь ему струны или отбивал неслышимый мотив.
— Говорят, что мы связаны с Древними нерушимой связью, — видя, что Гевор вновь задумался, сказал я. — Это так. Драконы чувствуют такую же боль, какую чувствуем мы, но ныне мне не с кем разделить даже свое одиночество. Потеряв своего человека, Древний испытывает боль, во сто крат превышающую ту, на которую ты все время намекаешь, угрожая отрезать мне руку. Потерять часть себя, даже больше, вот на что ты хочешь обречь дракона.
— Пусть только прилетит, и мы предоставим ему нового человека. Любого из нас, — маг земли попытался рассмеяться, но в его словах я чувствовал неуверенность.
— Он сойдет с ума, — подсказал я. — И будет самой смертью.
— Ну что же, тогда нам придется его убить…
— И, без сомнения, это будет самой большой ошибкой, которую вы можете совершить. Они — вместилища такого количества энергии, что выплеснутая в наш мир, она нанесет неимоверные разрушения, и некому будет совладать со вставшей на дыбы землей и обезумевшим ветром.
— Говори, — подбодрил меня Гевор, — говори, Демиан.
— Отстранись, — попросил я мягко. — Убеди учителей Тура или найди другой способ все исправить. С каждым ударом наших сердец приближается момент, когда важность тебя или меня иссякнет. Не надо, не допусти этого! Или уходи. Дай Риффату попробовать свои силы. Уверен, он будет удивлен, но и удовлетворен также.
Гевор встал, отвернулся. Его руки были опущены, а пальцы сжаты в кулаки. Ему было не явно то, что как он работает над моим телом и сознанием, так и я, затрагивая струны его мировоззрения и убеждений, переделываю под себя палача. Сейчас, настаивая на том, чтобы он ушел, освободив себя от этого тяжелого труда, я выбирал не способ обречь себя на большие мучения, но попытку избежать еще более страшной участи. Потому что я верил Гевору: Риффат был намного страшнее.
И пусть я распоряжался куда меньшим количеством инструментов, а след их прикосновения был едва уловим, но я прикладывал их со всей мудростью, на которую был способен.
— Сегодня и завтра ты отдохнешь, — подвел итог маг земли. Он был хмур, как туча, и отводил глаза, будто опасался, что я пойму его. — А потом я приду, Демиан. И буду делать все необходимое еще лучше, чтобы помочь тебе открыться. Я не отдам тебя Риффату, это будет слишком, но учти: мои умения так же страшны, как его. И я не остановлюсь. Два дня, Демиан, это все, что у тебя осталось. Если ты не решишься, что же, утеряешь и мое уважение.
Он резко развернулся и вышел, не заперев за собой решетку, будто приглашая меня выйти в объятия големов, словно ища повод для еще большей жестокости. И все же это было не предложение побега, не помощь, в которой я отчаянно нуждался, но очередная холодная насмешка. Гевор внезапно лишил меня той надежды, с которой день ото дня я ощупывал брошенные на пол травы, пытаясь найти твердый стебель или ветку, чтобы попытаться отомкнуть замок.
«Ну конечно он знал», — глядя на приоткрытую решетку, сказал я себе и вновь углубился в изучение браслета.
Я кричал от боли. Может быть, впервые в жизни.
Больше не было песочных часов и такой желанной последней песчинки, не было ни смысла, ни сил молчать. Теперь передышки приносили лишь дополнительные муки, потому что раз за разом возвращали меня к действительности. В умелых руках Гевора вода превратилась в беспощадного, разгоряченного палача.
Нет смысла доказывать, что говорить начинают все — у каждого есть собственный предел. Свой я переступил, и теперь кричал, выжигая из легких воздух, пока мою руку свежевали и обваривали. Гевор в тот день превзошел себя. Он был сосредоточен и суров как никогда, но, поджав губы, старался не встречаться взглядом с моим слезящимися от боли глазами.
Я был себе противен, когда наполнял подвал хриплыми воплями, мечтая лишь о том, чтобы сознание угасло, но когда боль достигала апогея, маг земли останавливался, отходил в столб света, словно надеясь, что лучи смоют с его кожи липкий налет того, что он делал. Тогда его равнодушные каменные монстры разжимали мои сведенные судорогой челюсти и вливали в глотку немного ледяной воды. Остатки выливали на голову, приводя в себя. Потом Гевор возвращался и тихо спрашивал, не готов ли я рассказать ему занимательную историю о магах. О Высшие! Я говорил! Говорил о материке, рассказывал об ордене Немых и о том, какая угроза повисла над нами, а он морщился и вздыхал, качая головой.
Он хотел знать бесценные тайны, и мои путанные, торопливые слова не утоляли его голода.
Прошла, должно быть, целая вечность, когда Гевор вдруг остановился и замер, будто прислушиваясь.
— На сегодня с тобой все, — наконец сказал он, скривившись. — Я бы еще задержался, но есть дела…
До меня донесся тяжелый, глубокий рокот. Земля и здание вместе с ней содрогнулись, зашелестела, ссыпаясь из какой-то щели, копившаяся там годами пыль, или, быть может, растертый в песок от движения глыб, камень.
— Опять Гуранатан, — маг земли почесал гладкий подбородок. — На Туре давно уже не должно быть ни единой живой души, знаешь ли. Вулкан в своей ярости готов всех превратить в пепел. Его желанием здесь остались бы только лавовые поля, застывшие черными скульптурами. И никого живого. Засыпанные жирным пеплом берега и вскипающие воды прибоя.
— Ты его успокаиваешь? — через силу выдавил я. На самом деле, мне было все равно, но этот вопрос от чего-то вырвался из моей груди.
Гевор усмехнулся, одарив меня насмешливым взглядом. Ему показалось, я хочу задержать его.
— Сегодня вулканом займется Риффат, ты хочешь, чтобы я остался?
— Мне все равно, — покривив душой, сказал я, уже проклиная себя за неосторожный вопрос.
— Ну что ж, я не буду торопиться, — он едва заметно шевельнул рукой, отпуская големов. Те отшагнули назад, давая моему телу облокотиться на спинку стула. Я бы лучше лег. Я готов был скрючиться под столом и забыться сном, но снова и снова разделял свои чувства, отгоняя боль и слабость, ходя по тонкой грани, через которую мне не было хода. Любое неосторожное движение приводило к тому, что браслет отрицания просыпался и раздавал свои жестокие болезненные удары.
— Я родился на Туре в день, когда извергался Гуранатан, — маг земли был будто рад, что наша встреча заканчивается на другой ноте. — Так говорила мать. Он залил своим расплавленным дыханием весь северо-западный склон, и мать была вынуждена спасаться бегством из маленькой деревни, от которой остались лишь головни. Думаю, для женщины на предельном сроке это был тяжелый путь, и она разродилась очень быстро. Тот пожар уничтожил скот в загонах, жилища и тех, кто не успел убежать. Потом я посещал те места многие годы спустя, — он сплел руки на груди, будто отгораживаясь от меня, и посмотрел в потолок. — И видел, как раскапывают останки, чтобы похоронить их должным образом, но находят лишь угольные отпечатки. Риффат говорит, это быстрая смерть, ведь жар расплавленной лавы невероятен. Меня такая смерть всегда пугала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});