Джура тяжело вздохнул и сказал после продолжительного раздумья:
— Я неграмотный. Надо учиться.
— Пришли женщины, — входя, сказал Ахмед, — они просят, чтобы наши охотники-джигиты пошли в горы и убили для них уларов: кто ест мясо уларов, тот не болеет оспой.
— Скажите им, что сегодня сюда приедут врачи.
— Они не верят врачам, товарищ командир, они говорят, что русские будут заражать их кровью больных оспой и они все умрут.
— Надо выяснить, кто ведет эту агитацию. Одеяла все сожгли?
— Сожгли, — ответил Козубай. — А серую лошадь ты, Джура, верни Ивашко. Ее у него украли.
V
Утром следующего дня Джура зашел навестить Юрия, но его не оказалось в той кибитке, которая была предоставлена ему, и Джура решил, что застанет его у раненого друга. Действительно, Юрий был там.
— Наш спаситель! — так представил его Юрий и напомнил, что это тот самый Джура, о котором он уже много рассказывал в прошлом году, после погони за Тагаем.
Маленький, худенький Саша потянул Джуру за руку и усадил на шкуры, возле горячей железной печки. Он тут же пошел в угол комнаты, принес охотничье ружье в чехле и подал Джуре, сказав, что дарит ему.
Двустволка тотчас же была вынута из чехла и собрана.
Федор подозвал Джуру к себе и, протянув здоровую, левую, руку, сказал, что он дарит ему свои наручные часы. Саша помог Джуре надеть часы на руку.
Джура удивленно повертел рукой и спросил, что это за штука. Юрий, лучше других владевший языком, принялся объяснять Джуре циферблат.
— Я дарю тебе лошадь, — сказал Юрий. — Серый конь, на котором ты приехал, был украден у нас еще раньше. Я оплачу его стоимость и дарю тебе. И вот еще нож. — Он снял с пояса ножны с ножом и подал Джуре.
Джура вынул нож. Это был превосходный клинок, сделанный для полярных работников. Была даже пилка, чтобы перепиливать кости. Джура вынул свой нож и попробовал резать им острие подаренного. Нож скользил. Тогда Джура попробовал подаренным резать острие своего и увидел, что его нож поддается, как глиняный.
Джура развеселился. Саша наполнил пиалы чаем.
— Будешь другом? — сказал Юрий.
— Буду другом! — серьезно сказал Джура, и они обнялись. — Ничего у меня нет, чтобы отдарить вас, — сказал Джура.
— И не надо! — воскликнул Юрий. — Ты спас нам жизнь! Мы бы хотели помочь тебе. Хочешь учиться? Мы все поможем тебе. Научишься грамоте в начальной школе — поступишь в среднюю, кончишь среднюю — поступишь в высшую. Пойми, есть человеческие характеры, напоминающие своим поведением растения: в хороших условиях они расцветают, а случится несчастье — они беспомощны. Это не в характере коммунистов. Есть человеческие характеры, — продолжал Юрий, — сродни волчьим. Волка, как говорится, ноги кормят. Он бежит туда, где водятся овцы и киики, и остается там до тех пор, пока не сожрет всего. У несоветских людей есть волчья заповедь, по которой они живут: «человек человеку волк». Каждый заботится только о себе. Это тоже не в характере коммунистов. Настоящий человек не уподобляется ни растению, ни зверю. Настоящий человек — это прежде всего творец, созидатель, строитель. Он не ждет милостей от природы, а заставляет природу служить себе. Пустыни он превращает в цветущие оазисы. В них он разводит созданных им же домашних животных и сеет им же созданные растения. Он покорил молнию, а бурные воды заставил работать на себя, и не только на себя, а на благо всего трудового народа, и ты бы, Джура, мог стать настоящим человеком, коммунистом и даже охотником за тайнами природы. Но надо стремиться стать знатоком этого дела.
— Я только простой охотник.
— Всякий труд благороден. Разве ты не хотел бы, чтобы все люди всегда жили в довольстве, чтобы занимались любимым трудом, трудились по способностям, а получали по потребностям?
— Очень хотел бы! А как это сделать?
— Как? — Юрий задумался, как бы попроще и яснее объяснить.
А Джура нетерпеливо смотрел ему в глаза и ждал.
Юрий закончил объяснение следующими словами:
— Каждый, самый незаметный человек честно выполняет свое маленькое дело, как это задумано в большом плане. А иногда бывает не совсем так, как этому человеку вначале хотелось бы. Но он работает, учится, и приходит час, когда этому человеку становится понятным, что счастье его, этого маленького человека, зависит от счастья великого множества таких же простых людей, сердца которых направлены к одной цели, на благо всех. Надо, Джура, учиться и учиться!
— Сколько лет надо учиться?
— Пятнадцать лет, — сказал Саша.
— Сейчас не могу, — ответил Джура. — Не могу, пока жив Тагай. Я должен поймать Тагая и найти Зейнеб. Я поеду, поеду!.. Можно взять твоего коня и съездить за Серым на гору? Он там до сих пор пасется.
Юрий сам заседлал коня для Джуры.
— Мы отправим сегодня Федора в Ош, а сами попробуем подняться в пещеру на горе Глаз Дракона. Коня оставь у Козубая и помни: где бы ты ни был, мы твои друзья, верные друзья, и я всегда помогу тебе. Козубай и Максимов знают мой адрес.
— Если ты уезжаешь и у тебя свое дело, как можешь ты мне помочь поймать Тагая и найти Зейнеб? А об этом сейчас все мои помыслы. Мир больше, чем я думал, и я не знаю когда, но я найду их. Храни мое ружье и часы.
Джура отдал обе вещи Юрию, вскочил на коня и сказал дежурному, что едет за серым конем.
Далеко от крепости Джура встретил Уразалиева с тремя джигитами.
— Джура, скорее! — крикнул Уразалиев, останавливая коня. — Здесь недалеко, в киргизском становище, у белого камня, хотят убить докторов. Я скачу к Козубаю за помощью, да боюсь, не будет ли поздно.
— Пошлем одного человека к Козубаю, — ответил Джура, — а мы поскачем на выручку.
Джура, плохо понимая, в чем дело, ворвался на становище первым.
— Где доктора? — спросил он у женщин, толпившихся вокруг одной из юрт.
Ему показали на закрытую дверь.
Джура бросился в юрту, выстрелил вверх и крикнул:
— Не шевелись!
На полу, связанные, лежали две молодые девушки — русские, а возле них стояло несколько стариков с ножами и карамультуками.
— Где басмачи? — крикнул Джура.
— Басмачей здесь нет, — ответил седой старик.
— А кто же докторов режет? Зачем девушек связали?
— Не тронь их, это и есть доктора. Не тронь! Пусть перед смертью скажут всю правду: зачем они хотели оспой киргизов заразить?
Джура и Уразалиев обезоружили собравшихся, освободили девушек. Одна из них, тоненькая и юная, громко всхлипывала и что-то обиженно говорила второй. Вторая, высокая, полная, с темным пушком на губе, тоже вытирала слезы. Она подняла с пола поломанные ножички и швырнула их в очаг. Потом вынула из сундука бутылочку и вату и, потирая онемевшие руки, по-русски обратилась к Джуре. Джура не понял, а ее познания в киргизском языке были, видимо, тоже невелики.