Читать интересную книгу Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Курт в нескольких словах объяснил.

– Пожалуй, я знаю, где его найти, – сказал Томас. – Это километрах в сорока севернее Нью-Росса. Мы там останавливались однажды с дядей Игорем и Сергеем.

В указанный район верхами отправились Курт, Томас и Рауль. Каждый из них вёл на поводе ещё по одной лошади. Через день они вернулись, доставив несколько мешков стекольного песка.

В начале марта ввели в строй стекловаренную печь. Формование многих изделий предстояло выполнять выдуванием стеклодувной трубкой. Поэтому мастером к печи назначили Дитриха, который обладал мощными лёгкими и отличался большой понятливостью. В помощники к нему приставили ещё двух парней.

За получением первой продукции наблюдали все трое инженеров.

Около месяца Дитрих набивал руку, изготавливая стаканы, фужеры, графины, бутыли для домашнего обихода, а также колбы, пробирки и мензурки для амбулатории. Обретя достаточную уверенность в себе, он приступил к формованию лампового стекла.

– Ну теперь дело за вами, – сказал стеклодув Свенсену, когда тот заглянул к нему.

– Гм, за мной! – швед усмехнулся, достал из полевой сумки плоский деревянный ящичек и раскрыл его. – Вот, можешь полюбоваться.

– Что это такое? – спросил Дитрих, увидев в гнёздах ящичка крохотные нитеподобные спиральки и ещё какие-то детали.

– Это всё то, что необходимо для ламп накаливания.

Находившиеся здесь же инженеры Розенштайн и Винтерман похвалили и того и другого, но высказали сомнения по поводу долговечности спиралей.

– Ведь в лампах накаливания применяли вольфрамовые нити, отличавшиеся повышенной стойкостью, – напомнили они.

– Эти тоже будут служить достаточно долго, – ответил Свенсен. – При производстве металла для них я использовал такие присадки…

И он рассказал своим новым друзьям о технологии изготовления необходимых материалов.

* * *

Регулярно, один раз в неделю, в конце рабочего дня в ратуше проходили заседания парламента, в ходе которых депутаты обсуждали наиболее важные вопросы, касающиеся человеческого сообщества, проживающего на острове.

Председателем парламента по-прежнему оставался Уиллис. Он же являлся представителем депутатской группы от Нью-Росса. Депутатов от Семигорья представляла Лейла, от Грюненсдорфа – Франц Розенштайн. После заседаний они задерживались в ратуше на некоторое время для приведения принятых решений в читабельный вид.

Однажды, это было в конце мая, оставшись после очередного заседания парламента, Франц Розенштайн откинулся на спинку стула, взглянул на мягкий свет, исходивший от настольной электрической лампы под зелёным абажуром, вздохнул и несколько отстранённо произнёс:

– Всего месяц назад мы сидели при свечах, и вот, пожалуйста. Никак не могу привыкнуть, всё думаю – не грезится ли мне? А на берегу Дуная в наших шалашах и свечей-то не было! У меня такое ощущение, что грюненсдорфцы из каменного века попали в век… Ну, скажем, в начало двадцатого. За короткий отрезок времени в техническом прогрессе сделан мощный рывок вперёд… Лейла, вы смотрите словно сквозь меня. Вы о чём-то замечтались? Или не согласны со мной?

– Что? Ах да! Нет, я полностью согласна с вами. Совсем недавно семигорцы тоже ведь по сути жили в каменном веке. Сейчас же у нас и телефон, и электричество! А как изменился уровень мышления, особенно молодёжи! С каким увлечением наша детвора, юноши и девушки изучают то, что преподают им в школе, с какой надеждой смотрят в будущее!

– Школьники из нашего посёлка тоже поглощают знания, как губка. Они упорно стараются подтянуться к своим сверстникам из Нью-Росса, и у многих это получается.

– Ещё бы не стараться, – сказал, вступая в разговор, Уиллис. – Они поняли, что без знаний нельзя получить ни электричество, ни другие общедоступные изобретения, которые были у предыдущей цивилизации и которые со временем должны вновь появиться у нас. Смотрю, герр Розенштайн чему-то заулыбался. Ну не молчите, коллега, поделитесь с нами своими мыслями.

– Я боюсь, вы поднимете меня на смех.

– Уверяю вас, этого не произойдёт, что бы вы ни сказали.

– Вы обещаете?

– Даю честное слово.

– Ну раз так… Вы никогда не задумывались над тем, кто мы такие?

– Как это кто? – переспросила Лейла. Она посмотрела на Уиллиса, и взгляд её слегка затуманился. – Мы люди, уцелевшие после катастрофы.

– Я не это имею в виду. Вот я австриец, и страна, в которой я жил, называлась Австрия. Во Франции жили французы, в Мексике – мексиканцы, в Австралии – австралийцы и так далее. А как именуемся мы все, вместе взятые – люди, живущие в трёх населённых пунктах, расположенных на побережье возле бухты Удобной?

– Да никак не именуемся, – сказала Лейла, периферическим зрением улавливая взгляд Уиллиса. – Мы просто живём, работаем, и всё.

– Очень плохо, что никак не именуемся и просто живём и работаем. У нас есть семигорцы, нью-россцы, грюненсдорфцы, а как единое целое мы оказываемся людьми без роду и племени.

– Уж не хотите ли вы, Франц, наши три деревушки обозначить как государство? – спросил Уиллис, изо всех сил стараясь придать себе серьёзный вид.

– А почему бы и нет?

– Не лопнем от натуги?

– Не смейтесь, сэр, я предупреждал вас. В Древней Греции каждая группка деревенек называла себя царством. Или республикой. Это объединяло и создавало лучшие условия для существования.

– Они называли себя царством, чтобы отличить себя от другой, соседствующей группы деревень. У нас же нет соседей, мы одни. Нет, Франц, пытаться превращать себя в государство сегодня было бы неуместно. И в обозримом будущем тоже. А вот как-то назвать юго-восточный берег Новой Европы, то есть район нашего проживания, и всех нас заодно было бы полезно. Тут я всецело присоединяюсь к вам.

Всякий раз, когда представители депутатских групп задерживались в ратуше, и начинало смеркаться, Уиллис провожал Лейлу до Семигорья, до дверей её дома.

Сначала она пыталась отклонить его любезности, правда, не очень категорично.

– Зачем вам утруждать себя, Джон? – говорила она. – Здесь же нет ни разбойников, ни хищных зверей.

– Дело не в том, что нет хищных зверей, – отвечал он. – На дворе ночь, я не могу отпустить вас одну.

Незаметно проводы эти стали привычными, и если Лейла выходила из ратуши первой, а Уиллис задерживался внутри здания, она непременно дожидалась его. По дороге в Семигорье они болтали о том о сём, чаще всего о разных пустяках, иногда просто молчали, но их устраивало и молчание, лишь бы находиться вместе. Непроизвольно замедлялся шаг, отдаляя расставание. В последние вечера они стали выбирать окольные тропинки рядом с обрывистыми склонами бухты или сворачивали к опушке леса. Но и тропинки были коротки, и они поминутно останавливались, чтобы насладиться изменяющимся морским пейзажем при восходящей луне или прислушаться к шорохам ночной жизни в лесу.

В этот раз они вышли раньше Франца, оставив его собирать протокольные бумажки со стола, прошли улицей, освещённой уютными электрическими фонарями, миновали открытые северные ворота, обогнули стены города и остановились перед перильным мостиком, переброшенным через ручей.

По ту сторону ручья, недалеко от Грюненсдорфа, горели фонари, энергично играла музыка, слышались весёлый смех и говор; в кольце зрителей в стремительном ритме двигалась танцующая толпа. Танцы перенесли сюда из-за жалоб горожан на шум, исходивший по ночам с центральной площади.

– О, я вижу Сару! – воскликнула Лейла, дотрагиваясь до руки Уиллиса. – Смотри, Джон, вон она слева, с Дитрихом! В своём новом платье она выглядит настоящей принцессой. И как только наш депутат успевает везде! Заседание парламента только закончилось, а она уже слетала домой и обратно. А как она танцует, она едва касается земли, она словно соткана из воздуха! О, я вижу и Линду, и Соню, и Нону, и Наргис. А вот и мой Реди! Смотри, вон он кружит Вику, дочь Свенсенов. Ах, как ловко это у него получается! Пожалуй, вся наша поселковая молодёжь сегодня на танцах.

Они прошли по мостику, и знакомая тропинка повела их сначала к бухте Удобной, затем к речке Серебрянке. По слабо обозначенной линии примятой травы спустились к неширокому водному потоку, переправились через него по нескольким специально положенным камням, поднялись по пологому берегу наверх и повернули к лесистым холмам, темневшим невдалеке.

– Да, Реди почти совсем уже взрослый, – сказала Лейла, шествуя рядом со своим спутником. – За год он вымахал под потолок, его рассуждения такие серьёзные. Он много учится, в совершенстве овладел английским, свободно говорит на немецком. От капитана «Ирландии» постиг все премудрости судовождения. О’Брайен говорит, что при необходимости без колебаний уступил бы ему место на капитанском мостике.