Читать интересную книгу Толкование сновидений - Зигмунд Фрейд

Анализ допускает и другое толкование. Объяснение, которое удивляет меня, если я приписываю его деятельности самого сновидения, неоригинально, а скопировано с невроза одного из моих пациентов. Мне приходилось уже рассказывать об этом чрезвычайно интеллигентном и в общем весьма добродушном молодом человеке, который вскоре после смерти родителей стал приписывать себе преступные наклонности убийцы и страдал от тех мер предосторожности, которые принял против себя самого, желая предотвратить возможность проявления этих наклонностей. Это был случай тяжелой формы навязчивых мыслей при полном сохранении рассудка. Вначале он мучился, гуляя по улице, необходимостью отдавать себе отчет, куда деваются встречные прохожие; когда кто-нибудь ускользал от его преследующего взгляда, он испытывал мучительное сомнение, не он ли «убрал» его. Между прочим, за этим скрывалось представление о Каине, ибо ведь «все люди братья». В конце концов он перестал выходить из дома и стал жить в четырех стенах своей квартиры. До него через посредство газет продолжали, однако, доходить известия об убийствах, совершаемых в городе, и его совесть внушала ему своего рода сомнение, не он ли преступник, которого ищут. Сознание, что он уже несколько недель не выходил из дому, предотвращало в первое время эти сомнения, пока однажды ему не пришло в голову, что он мог выйти из дому в бессознательном состоянии и таким образом совершить убийство, сам о нем не помня, разумеется. С этого дня он запер парадную дверь, вручил ключ привратнице и категорически запретил ей отдавать ему этот ключ, даже если он его у нее потребует.

Сюда относится, таким образом, мое объяснение того, что я перешел в другое купе в бессознательном состоянии; оно перенесено в сновидение в готовом виде из мыслей, скрывающихся за ним, и имеет очевидною целью отождествить меня с личностью этого пациента. Воспоминание о нем пробудилось благодаря следующей ассоциации. Несколько недель назад мне пришлось провести с этим господином ночь в купе; он совершенно выздоровел и сопровождал меня в провинцию к своим родственникам, которые вызвали меня на консультацию. Мы заняли отдельное купе, открыли окно и долго беседовали. Я знал, что его болезнь коренится во враждебных импульсах по отношению к отцу, относящихся к его раннему детству и имеющих сексуальное основание. Вторая сцена сновидения сводится действительно к представлению о том, что мои нелюбезные спутники потому так восстановлены против меня, что мой приход помешал их нежному тет-а-тет. Это представление относится, однако, к воспоминанию детства: ребенок, побуждаемый, вероятно, половым любопытством, крадется в спальню родителей, но встречает грозный окрик отца.

Я считаю излишним приводить дальнейшие примеры. Все они подтвердили бы только то, что мы заключили уже из всех нами разобранных: то, что акт суждения в сновидении представляет собою лишь повторение своего образца в мыслях, скрывающихся за сновидением. В большинстве случаев повторение это ни с чем не связано и плохо приспособлено к остову сновидения; иногда же, как в наших последних примерах, оно использовано настолько удачно, что на первый взгляд производит впечатление самостоятельного мышления в сновидении. В дальнейшем мы обратимся к рассмотрению той психической деятельности, которая, хотя и не всегда, по-видимому, фигурирует при образовании сновидений, но которая, будучи в наличии, стремится безупречно и осмысленно соединить в одно целое элементы сновидения, столь различные по своему происхождению. Предварительно, однако, мы должны рассмотреть аффекты, проявляющиеся в сновидении, и сравнить их с аффектами, вскрываемыми анализом в мыслях, лежащих в основе сновидения.

ж) Аффекты в сновидении.

Чрезвычайно меткое замечание Штрикера (77) обратило наше внимание на то, что проявления аффектов в сновидении не допускают того пренебрежения, с которым мы относимся после пробуждения к содержанию сновидения. «Если я в сновидении боюсь разбойников, то хотя разбойники и иллюзии, зато страх вполне реален»; точно так же обстоит дело и в том случае, когда в сновидении я испытываю радость. По свидетельству нашего ощущения, аффект, испытываемый нами в сновидении, отнюдь не менее значителен, чем испытываемый наяву и обладающий тою же интенсивностью; более энергично, чем кругом своих представлений, требует сновидение своими аффектами включения в число действительных переживаний нашей души. Мы не производим, однако, этого включения в бодрствующем состоянии, так как не умеем психически оценивать аффект иначе, как только в связи с определенным кругом представлений. Если аффект и представление по характеру своему и интенсивности не совпадают, то наше бодрствующее суждение приходит в смущение.

В сновидениях вызывало всегда удивление то обстоятельство, что представления не сопровождаются аффектами, которые в бодрствующем мышлении мы считаем необходимыми. Штрюмпель говорит, что в сновидении представления утрачивают свою психическую ценность. С другой стороны, мы можем наблюдать нередко и то, что интенсивный аффект возникает по поводу содержания, не дающего, по-видимому, ни малейшего повода к этому. Я нахожусь в сновидении в ужасном, опасном положении или в отвратительной обстановке, но не испытываю при этом ни страха, ни отвращения; в другой раз, наоборот, я могу возмутиться самыми невинными вещами или могу обрадоваться по поводу какой-либо безделицы.

Эту загадку сновидения разрешить легче, чем всякую другую: нам достаточно только перейти от явного содержания сновидения к скрытому. Мы не будем останавливаться даже на этом, а скажем только: анализ показывает нам, что представления претерпевают, различного рода замещения и смещения, между тем как аффекты остаются в неизмененном виде.[110] Неудивительно поэтому, что представления, измененные искажающей деятельностью сновидения, перестают соответствовать неизменившимся аффектам: стоит только анализу переставить истинное содержание на его прежнее место, как соответствие будет вновь восстановлено.

В психическом комплексе, подвергшемся воздействию цензуры, единственной неприкосновенной составной частью являются аффекты; лишь они могут указать нам правильный путь к толкованию. Еще более рельефно, чем в сновидении, проявляется эта особенность в психоневрозах. Аффект здесь всегда обоснован, по крайней мере, по характеру своему; лишь интенсивность его может повышаться вследствие колебания невротического внимания. Если истерик удивляется, почему он боится какой-нибудь безделицы, если человек, страдающий навязчивыми представлениями, недоумевает, почему какой-нибудь пустяк может вызывать в нем столь тягостные угрызения совести, то оба заблуждаются, считая наиболее существенным эту безделицу или пустяк; они тщетно борются, беря исходным пустяком своего мышления эти представления. Психоанализ указывает нам правильный путь, признавая, наоборот, сам аффект вполне обоснованным и отыскивая представление, относящееся к нему, но оттесненное произведенным замещением. Мы предполагаем, конечно, что проявление аффекта и круг представлений не составляют того неразрывного органического целого, каким мы их привыкли считать: обе эти части лишь спаяны друг с Другом я могут быть без труда разделены при помощи анализа. Толкование сновидений указывает на то, что в действительности дело обстоит именно таким образом.

Я приведу сначала пример, в котором анализ разъясняет отсутствие аффекта при круге представлений, который, несомненно, должен был бы вызвать таковой.

I. «Она видит в пустыне трех львов, из которых один смеется, она их не боится. Но ей все-таки приходится, должно быть, спасаться от них бегством, так как она хочет влезть на дерево, но ее опередила ее кузина, французская учительница и так далее»

Анализ представляет нам следующий материал. Индифферентным мотивом сновидения послужила фраза из учебника английского языка: грива – украшение льва. У отца ее была большая борода, обрамлявшая лицо, точно грива. Ее английскую учительницу зовут мисс Лиане (Lions – львы). Один знакомый прислал ей томик баллад Леве (Lewe – лев). Вот и три льва; чего же ей их бояться? Она читала недавно рассказ, в котором негра преследует толпа; негр влезает на дерево. Вслед за этим идут другие воспоминания аналогичного характера: рецепт охоты на львов, даваемый юмористическим журналом – нужно взять пустыню и просеять ее через решето, песок просеется, а львы останутся. Затем забавный, но не совсем приличный анекдот про одного служащего: его спросили, почему он не постарается заслужить благосклонность начальника; он ответил: я хотел было пролезть, но меня опередил другой. Весь этот материал становится понятен, если принять во внимание, что грезившая принимала у себя накануне сновидения начальника своего мужа. Он был очень любезен, поцеловал ей руку, и она перестала бояться его, несмотря на то что он «крупный зверь» и считается в столице «светским львом».