Читать интересную книгу Толкование сновидений - Зигмунд Фрейд

Разъяснить абсурдность этого сновидения не представляет никакого труда. Господин М., с которым мы встречаемся, у одних общих знакомых, попросил меня недавно обследовать его брата, который обнаруживает признаки паралитического умственного расстройства. Его опасения оказались правильными. Во время консультации больной без всякого повода стал упрекать брата в его грехах молодости. Я спросил у больного год его рождения и заставил проделать несколько арифметических вычислений, чтобы констатировать степень ослабления памяти; испытание это он выдержал с грехом пополам. Я понимаю уже, что становлюсь в сновидении на место этого паралитика («я, не знаю, какой сейчас год»). Остальной материал сновидения относится к другому источнику. Один лично мне знакомый редактор медицинского журнала поместил в последнем в высшей степени резкую, «убийственную» рецензию о последней книжке моего коллеги Ф. в Берлине; рецензия эта принадлежала перу одного молодого и малосведущего врача. Я счел своим долгом вмешаться и обратился к редактору; тот ответил, что крайне сожалеет о происшедшем, но не считает возможным выразить это на страницах журнала. В ответ на это я порвал свои отношения с журналом, но в письме к редактору высказал уверенность, что наши личные отношения от этого нисколько не пострадают. Третьим источником этого сновидения является рассказ одной пациентки о психической болезни ее брата, припадки которого сопровождаются несмолкаемыми криками: «Природа, природа!» Врачи полагают, что эти восклицания объясняются чтением этого прекрасного произведения Гете и свидетельствуют о переутомлении больного его занятиями по натурфилософии. Я предпочел, однако, установить здесь наличие сексуального элемента; мое мнение подтвердилось вскоре тем, что несчастный в припадке бешенства изуродовал себе половые органы. Во время первого припадка больному было 18 лет.

Если я добавлю, что столь резко раскритикованная книга моего приятеля («Невольно спрашиваешь себя, не лишился ли рассудка автор или ты сам», – выразился про нее другой критик) трактует о значении в жизни соотношений времени, а сводит, между прочим, и продолжительность жизни Гете к одному чрезвычайно важному в биологии числу, то отсюда нетрудно будет вывести заключение, что в сновидении я становлюсь на место своего коллеги. (Я стараюсь выяснить соотношение времени…) Однако я веду себя как паралитик, и сновидение принимает абсурдный характер. Это означает, таким образом, что мысли, лежащие в основе сновидения, говорят иронически: «Разумеется (по-нем. „naturlich“ одного корня с „Nature – „природа“), он глупец, сумасшедший, а вы гениальные люди, вы понимаете лучше. Быть может, однако, дело обстоит как раз наоборот?“ И вот это „наоборот“ и выражено в сновидении в чрезвычайно пластичной форме. Гете нападает на молодого человека – это абсурдно, между тем как молодой человек мог бы напасть сейчас с легкостью на бессмертного Гете, и далее – я произвожу вычисление с года смерти Гете, между тем, как в действительности я осведомился у пациента о годе его рождения.

Я обещал, однако, указывать и на то, что ни одно сновидение не руководствуется иными мотивами, кроме эгоистических. В данном случае мне приходится выяснить, почему я приписываю себе неприятную историю с моим приятелем и становлюсь на его место. Мое мнение в бодрствующем состоянии настроено далеко не так уж определенно. Тут, однако, играет роль следующее: история 18-летнего больного содержит в себе указание на то, что я расхожусь с большинством врачей, утверждая наличие сексуальной этиологии психоневрозов. Я могу сказать себе самому: критика отнесется к тебе так же, как к твоему приятелю, вернее, относится так уже давно. Теперь я по праву могу заменить элемент «он» в мыслях элементом «мы»: «Да, вы правы, мы оба глупцы».

На то, что «mea res agitur», указывает мне категорически упоминание об этом небольшом, несравненно прекрасном произведении Гете, так как цитирование этого произведения в одной популярной лекции окончателно толкнуло меня, юного и колеблющегося студента, на изучение естественных наук.

VI. Выше я обещал высказаться относительно еще одного сновидения, в котором не проявляется мое «я», что и оно эгоистично. Я сообщил, что мне снилось однажды, будто профессор М. говорит: «Мой сын, Мион…», – и упомянул о том, что это лишь вступительная часть к Другому сновидению, в котором играл роль и я. Вот это главное сновидение, абсурдное и непонятное словообразование которого требует от нас разъяснения.

«Вследствие каких-то событий в Риме необходимо вывести из города всех детей. Действие происходит у больших античных ворот (Porta romanae Сиене, я знаю, это уже в сновидении). Я сижу у колодца; я очень расстроен, чуть ли не плачу. Какая-то женщина – служанка, монахиня – приводит двух мальчиков и передает их отцу. Отец не я. Старший из этих мальчиков похож на моего старшего сына, лица младшего я не вижу; женщина, приведшая мальчиков, хочет поцеловать его на прощание. У нее большой красный нос. Мальчик целоваться с ней отказывается, но подает ей руку и говорит „Auf Ceseres“, а нам обоим (или одному из нас) „Auf Ungeseres“. Я смутно понимаю, что в последнем содержится предпочтение».

Сновидение это базируется на целом комплексе мыслей, вызванных виденной мною в театре пьесой «Новое гетто». В мыслях, скрывающихся за сновидением, нетрудно подметить еврейский вопрос и заботу о будущем детей, которым нельзя дать отечества.

«Мы сидели на реках Вавилонских и плакали».[105] Сиенна, как Рим, славится своими красивыми колодцами; Рим в своем представлении мне приходится (см. выше) заменять другими мне известными городами. Близ Porta romana в Сиене я увидел большое, ярко освещенное здание и узнал, что это Маникомио, дом для умалишенных. Незадолго до сновидения я слышал, что один мой единоверец-врач должен был оставить свою с трудом полученную должность в казенном доме для умалишенных.

Наше внимание останавливают, однако, слова мальчика «Auf Ceseres», которые он произносит вместо подходящей к ситуации сновидения фразы «Auf Wiedersehen» (до свидания), и уже совершенно бессмысленное «Auf Ungeseres».

По сведениям, полученным мной от филологов, «geseres» – древнееврейское слово, производное от глагола «goiser», оно означает «предопределенные судьбою страдания». «Ungeseres» образовано мной самим и потому обращает мое особое внимание. Вначале я недоумеваю. Но заключительная фраза сновидения, говорящая, что в этом слове содержится некоторое предпочтение по сравнению с «geseres», рассеивает мое недоумение. Аналогичное соотношение проводится ведь и между икрой: несоленая ценится дороже соленой («ugesalzen» и «gesalzen»). Икра в глазах простонародья – «барская прихоть»; в этом содержится шуточное указание на одну служащую в моем доме особу, о которой я думаю, что она, будучи моложе меня, может лучше следить за воспитанием моих детей. С этим согласуется и то, что няня моих детей очень напоминает служанку (или монахиню) в сновидении. Между рядами «gesalzen – ungesalzen» и «Ceseres – Ungeseres» недостает, однако, посредствующего звена. Последнее содержится в ряде «gesauert – ungesnuert» («заквашенный – незаквашенный»); при исходе из Египта дети Израиля не успели заквасить свое тесто и до сих пор в память об этом едят на Пасху пресный хлеб. Я вспоминаю, что этой Пасхой я вместе с одним своим коллегой из Берлина прогуливался по улицам незнакомого мне Бреславля. Ко мне подошла какая-то девочка и попросила указать ей одну улицу; я ответил, что не знаю и сказал потом своему спутнику: надо надеяться, что эта девочка выкажет впоследствии большую опытность в выборе людей, которые будут руководить ею. Вскоре после этого мне бросилась в глаза дощечка на двери: Д-р Ирод. Я заметил: «Надо надеяться, что этот доктор практикует не по детским болезням».[106] Мой спутник развивал мне между тем свои взгляды на биологическое значение двухсторонней симметрии и одну из своих фраз начал так: «Если бы у нас был всего один глаз посреди лба, как у Циклопа…» Это приводит нас к словам профессора М. во введении к сновидению: «Мой сын, Миоп…» Отсюда я непосредственно дохожу уже до источника слова «geseres». Много лет тому назад, когда этот сын профессора М., теперь известный ученый, сидел еще на школьной скамье, у него заболели глаза. Врач выразил опасение, но сказал, что пока болезнь коснулась одной стороны и тревожиться нечего; если же она перейдет на другой глаз, придется принять решительные меры. Первый глаз действительно вскоре поправился, но спустя некоторое время болезненные симптомы обнаружились на другом глазу. Перепуганная мать вызвала в деревню, где они в то время жили, врача. Тот, однако, рассердился. «Was machen Sie f?r Geseres? („Что вы мучаетесь понапрасну?“) – закричал он. – Если на одной стороне зажило, заживет и на другой». Он оказался прав.

Теперь относительно связи всего этого со мной и с моими близкими. Школьная скамья, парта, на которой учился в детстве сын профессора М., была подарена его матерью моему старшему сыну, в уста которого я вкладываю в сновидении слова прощания. Одно из желаний, связанных с таким перенесением, обнаружить нетрудно. Эта школьная парта благодаря своей особой конструкции должна, однако, также предохранить ребенка от близорукости и однобокости. Отсюда в сновидении Миоп (за ним Циклоп) и рассуждение о двухсторонности. Забота об односторонности имеет различный смысл: помимо физической однобокости здесь может идти речь об односторонности умственного развития. Даже больше того: разве сновидение во всей своей абсурдности не противоречит, по-видимому, именно этой заботе? Обратившись со словами прощания в одну сторону, мальчик говорит в другую как раз противоположную фразу точно для того, чтобы восстановить равновесие. Он действует, как бы соблюдая правила двухсторонней симметрии.