сторож, авось ещё кто-то будет.
– Мы эту процедуру уже в тюрьме свершили, – вполголоса объявил Тота.
– В тюрьме? – изумилась мать. – И был мулла?
– И был мулла – татарин.
– Тогда отбой, – сказал мулла-чеченец.
– Нет! Не отбой, – скомандовала мать. – Как говорят русские, кашу маслом не испортить. А моей внучке нужен порядок во всём и с самого начала!
– Так это девочка? – озадачен Тота.
– Да. Моя золотая!.. Я побегу в театр.
– Нет! – сказал мулла. – Там стреляют.
– Я побегу, – вызвался Тота.
– Нет! – теперь против мать.
– Тихо! – Голос муллы. – Время тяжелое. Война начинается. И в такой период должны быть исключения для праведный дел. Свидетелем всегда и везде есть Всевышний!
Мулла сел.
– Садимся все. – Он приступил к делу. – Кто у этой молодой матери, – указал он на Даду, – верас[15].
– Отныне – я! – слово матери.
* * *
Когда Тота вспоминал тюремное прошлое Дады, ему становилось не по себе. А вот оказавшись в этих местах, он уже жалел, что не имеет этого опыта или хотя бы поинтересовался бы в своё время, как в неволе живётся?.. Впрочем, один урок, точнее свой опыт выживания, она ему так продемонстрировала, что он сам чуть не умер. …Декабрь 1994 года. Чеченская республика, к названию которой добавлено никому не известное – Ичкерия.
Всё готово к войне. К ней готовились. К ней всё вели.
…Почти что все жители из Грозного бежали. Остались только те, кому некуда бежать. Кто ожидал, что российские, или, как позже их окрестили, федеральные, войска быстро наведут порядок. Были и такие отчаянные патриоты, как мать Тоты, которая свои позиции, свой театр покидать, а тем более сдавать не собиралась, думая, что будут востребованы обществом и государством.
Мать умоляла Тоту уехать, напоминая, что у него и вид, и норов «огнеопасные» и он, как и прежде, первым и сильно получит по башке. При этом она представить не могла, как теперь останется без внучки. Однако уже не только по ночам, но и днем раздаются выстрелы и взрывы, а в самом центре города, наводя ужас, как застывшие монстры, стоят подбитые танки и бронетехника. И страшно. И опасно.
Под самый Новый год лидер Ичкерии – российский генерал – и министр обороны России, такой же генерал, встретились на границе. Вроде мило поговорили. Даже якобы выпили шампанское и решили… повоевать! Мол, ещё посмотрим, кто кого одолеет.
Мать, как и прежде, ни в какую. Она теперь самая взрослая в театре и как бы на боевом посту. Тота тоже твердит, что будет только рядом с матерью. Да вот ночью прямо под их окнами началась стрельба. Непонятно, кто в кого и против кого. Однако под утро всё успокоилось и другая забота – у ребёнка жар, кашляет. Тота побежал в аптеку. Тут же бледный вернулся – во дворе труп, много крови. Теперь и Тоту надо в чувство приводить.
– Срочно уезжайте! – постановила мать.
– Всё! Я здесь жить не могу. Не хочу, – сдался Тота. – Мама, давай вместе уедем!
– Нет!
– Как я тебя здесь одну оставлю?!
– Ради Бога, уезжайте. Мне одной будет очень просто… Быстро все перебесятся и успокоятся… Тота, уезжай. И их – с собой.
– Да, – согласился сын. – Только одно – на старой квартире мои кассеты с записями концертов.
– Ты их там оставил? – удивилась мать. – Обойдётся. Там, на окраине, ныне, говорят, очень опасно.
Тота задумался. Тут вдруг Дада проскулила:
– Чемодан отца там.
– Тот старый чемодан? – спросила мать. – Это – святыня! – постановила она.
– Мы через полчаса-час вернёмся, – сказал Тота.
Даже в таком городе есть жизнь. И центр есть центр. Через квартал от дома Болотаевых Зелёный базар, где всё есть, особенно расширился оружейный рынок. А ещё ближе, у Дома моды, на перекрёстке проспекта Победы и улицы Мира, – стоянка такси.
В шестой микрорайон ехать никто не хочет. Там, говорят, полный беспредел, и машины лишиться можно. Однако, когда Тота озвучил цену – сто долларов в два конца, – желающих хоть отбавляй.
По пути картина жуткая. Понятно, что город давно не убирался, ещё и погода слякотная, мелкий дождь, ветер, сырость. Холодно и всё, как и небо, очень хмурое, серое, давящее.
А вот прямо поперёк дороги подорванный, сгоревший БТР. Рядом труп и ещё фрагменты. Затхлый запах, точнее, вонь.
Тоте вновь стало плохо. Чтобы всё это не видеть и не дышать, он уткнулся в плечо Дады. Город небольшой, пустой. Доехали быстро. Атмосфера в микрорайоне действительно гнетущая. Ни души.
– Вы побыстрее, – торопит таксист.
– Да-да, – отвечает Дада и уже в подъезде. – А здесь свежие следы. Кто-то был.
– Ну и хорошо. – Тота нервничает. – Давай побыстрее.
На первом этаже жил товарищ, дверь заперта, и на стук никто не откликнулся. Стали подниматься на шестой этаж, но уже на втором замерли. Три двери, даже железная, вышиблены. Тяжело вздохнули, постояли.
– Тут бабушка жила, русская. Мне помогала, – говорит Дада. – Хорошо, что дочь её вывезла… А в этой чеченцы – большая бедная семья. Что же у них-то искать.
– А они где?
– Может, в горы, в село, уехали?
На третьем этаже картина та же.
– Здесь чеченцы-старики жили. – Тоже