Конь, поднявшись на дыбы, понес Асканио де Ла Корну вперед. За ним поскакали паж, знаменосцы, святой отец благословил их вслед.
Вителли хмыкнул:
— Такой идиллический ритуал перед предстоящей бойней.
— Пользуйся, пока есть возможность, Винченти.
— Кристиан, ну разве это не святотатство? Мы устраиваем пышные лицедейства, и все ради войны. А потом опять-таки ради войны превращаем их в ничто.
— Человек — тварь, полная противоречий.
— Человек создан по образу и подобию Всемогущего. Ему остается быть угрюмым и воинствующим божеством.
— Какова бы ни была его натура, убежден, что сегодня он будет действовать нам во благо.
— Ты и вправду в это веришь, Кристиан?
— Я хорошо знаю турок. Они проявляют решимость в атаке, но вот оборона у них слабовата. Смять их, сбить с толку, отбросить в сторону, и, считай, мы их одолеем.
Вителли схватил его за руку:
— Можешь рассчитывать на меня.
— И на меня, Кристиан, — добавил Антонио, тоже протягивая руку.
— Итак, братья, вперед, навстречу судьбе!
Мустафа-паша ехал во главе колонны, оценивая ситуацию. Он рассчитывал обвести неверных вокруг пальца.
— Кавалерию перебросить на левый и правый фланги. А пехотинцы будут наступать в центре.
Приказы стали передавать дальше, масса войск всколыхнулась зыбью, словно гигантский цветок затрепетал лепестками. Цветок Турции. Бойцы измотаны, голодны, среди них немало раненых и больных. Тем не менее они закалены в боях, проникнуты религиозным пылом. Они регулярная армия, а это дорогого стоит.
— Мне не нравится, что неверные владеют высотами, Мустафа-паша, — недовольно заметил один из эмиров.
— Мы выманим их оттуда.
— И что тогда? Они на полном ходу ринутся вниз и сомнут нас.
— Именно в этом и состоит мой замысел. Они безоружны против наших аркебуз и конницы, они разобьются о сталь наших клинков.
— У них свежие силы, Мустафа-паша.
— Зато наши опытнее.
— В войсках растет недовольство, они не так уж уверены в себе.
— Дух битвы захватит их, придаст сил и смелости. — Главнокомандующий кивнул в сторону врага: — Ты только взгляни на неверных. Грабители, убийцы, всякий сброд. Ими движет одна лишь алчность. У них нет ни порядка, ни настоящих командиров, ни дисциплины. Они тут же рухнут под нашим натиском.
— Вид у них вполне грозный.
— Все это фальшивка, один хороший удар, и они падут.
Мустафа-паша повернулся и стал смотреть за продвижением своего войска. Сипахи галопом неслись вперед. Ничего, он еще попотчует султана рассказами об этой минуте, как солдат солдата. Пиали может сколько угодно не верить и сомневаться, строить какие угодно коварные замыслы. Пусть сидит на своей галере, трясясь от страха. И все будут видеть и знать, что адмирал и пальцем не шевельнул ради победы.
— Мы изловили вражеского лазутчика, Мустафа-паша.
— Доставьте его ко мне.
Офицер тяжелой конницы, развернув коня, помчался к своим и вскоре пропал, растворился во множестве конных и пеших, выстраивавшихся в боевые порядки. Мустафа-паша уставился на врага. Еще совсем недавно он сокрушил его, еще совсем недавно он проезжал через дымящиеся руины Биргу, чтобы своими глазами увидеть предсмертную агонию великого магистра Жана Паризо де Ла Валетта.
— Вот пленный, Мустафа-паша!
Главнокомандующий и бровью не повел. Лазутчик был весь в крови, худой, на лице страх и боль.
— Поднимите его на ноги.
Мустафа-паша решил общаться с вражеским разведчиком по-итальянски.
— Несчастный, понимаешь ли ты, что оказался в наших руках?
— Да, — выдохнул тот.
— Зачем ты сюда явился?
— За сведениями.
— Я с радостью снабжу тебя ими, чтобы продемонстрировать твоим хозяевам всю ошибочность их планов.
— Вас разгромят.
— Раб осмеливается угрожать мне?.. Но ведь рыцари — не друзья вашим островитянам.
— Как и турки, явившиеся сюда с пушками и целым флотом.
— Чтобы спасти вас, тех, кто остался на этом кусочке скалы, от неверных завоевателей. — Мустафа-паша протянул руку, указывая на Мдину. — Даже ваш древний город некогда был возведен мусульманами-торговцами. Мы ваши братья по крови и вере.
— Но вы напали на нас.
— А разве во имя истинных ценностей не проливается кровь?
— Это вам пустят кровь. Вам все равно не удержаться и не уйти от возмездия.
— Тебе впору быть генералом, а не лазутчиком.
— Каждый островитянин защищает свой дом.
— Желаешь передать кое-что от меня своим командирам?
— Воля твоя.
Мустафа-паша, вынув из ножен кривую саблю, резко взмахнул ею. Пленник, взглянув на огромную рану от груди до живота, закатил глаза и рухнул на землю.
— Вот и первая кровь великого турецкого войска. Отправьте его обратно.
Обезумевшая лошадь на полном скаку несла всадника вверх по склону. Лишь когда она оказалась вплотную к линии обороны христиан, все поняли, что послужило причиной безумия животного. Ездок не сидел, а лежал поперек спины, окровавленный, с выпученными глазами и со вспоротым животом.
— Стало быть, нас решили предостеречь перед решающей схваткой.
При виде изуродованного всадника Антонио невольно перекрестился.
Гарди приглядывался к турецкому войску внизу.
— Ничего, все ужасы еще впереди. Обрати внимание на диспозиции их командиров.
— Они выстроили свои войска широким фронтом.
— И тем самым дали нам возможность обнаружить их самое уязвимое место, воспользоваться упавшим боевым духом их войск.
— Мустафа-паша — человек хладнокровный.
— Его войска только и мечтают поскорее удрать в Константинополь. А наша задача — чтобы они попали в чистилище.
— Почему он ведет себя так, Кристиан? Почему проявляет подобное легкомыслие? Почему вдруг решил поставить все на карту?
— Потому что он из тех командующих, которые знают только одно — наступать! Потому что он из тех военных, кто прислушивается к одному лишь Всевышнему.
— Это сильный мотив, Кристиан.
— Либо гибельное заблуждение.
— Кто со мной? Кто готов выступить против язычников и наголову разбить их?
Винченти Вителли, размахивая мечом, стоял среди вздыбившихся коней. Итальянец, не отягощая себя верностью правилам, отнюдь не желал стать обделенным славой, поживой и возможностью перерезать глотки собравшимся сейчас на равнине врагам.
Он крикнул своим:
— Чтобы покарать неприятеля, мы должны сойтись с ним в бою, ибо промедление есть грех! Вы что же, и дальше собираетесь чесать языками, когда самое время ввязаться в драку?! Сидеть в сторонке, тогда как ваши братья, не зная отдыха, сражались все эти сто с дюжиной дней? Настала наша пора!