Ивоннель подняла руку и устремила взгляд вдаль, поскольку ощутила дрожь под ногами — сначала слабую, но затем усилившуюся.
— Предтеча? — тревожно спросила Миринейл. — Зверь вырывается?
— Мать Жиндия, — сказал Киммуриэль Облодра. — Земля дрожит от бегущих драуков.
Все взгляды устремились на Ивоннель и Квентл.
— Нам следует попытаться ещё раз, причём немедленно, — предложила Ивоннель. — Если потерпим неудачу, значит, такова воля Ллос, и у нас ещё останется время сделать решающий выбор.
Какое-то время Квентл размышляла. Ивоннель знала, о чём она думает — у них были общие воспоминания, память о давно минувшем времени, более двух тысяч лет — до самых дней зарождения Мензоберранзана.
Различия невозможно было игнорировать. Разница без, как сказал Киммуриэль, «накопительного эффекта» была так велика, что Ивоннель и Квентл не могли про неё забыть, и когда верховная мать подалась вперёд и сказала: «Все жрицы и волшебники в строю будут нас поддерживать», ей руководила надежда, а не страх.
Ближайшим стражникам она приказала:
— Отправляйтесь в дом До'Урден и дом Фей-Бранч. Быстро. Скажите матерям, чтобы прислали всех своих волшебников и жриц. Скажите, чтобы они пришли и присоединились к нам.
— Верховные матери не придут, — сказала Ивоннель, обращаясь к Квентл, когда они шли к своим деревьям в конце широкой тропы, что уходила дальше на луг. — А их помощь, если таковая придёт, будет скудной.
— Я знаю, — ответила Квентл.
— Если мы потерпим неудачу, они смогут отрицать своё участие, — предупредила Ивоннель.
— Вряд ли это будет иметь значение, — сказала Квентл. — Но если мы добьёмся успеха, они будут более преданы дому Бэнр и постараются показать это, чтобы избежать гнева той верховной матери, что одержит победу.
Затем они разошлись, и Ивоннель молча одобрила поступки своей тёти. Её приглашение поставило мать Биртин, и в особенности сомневающуюся мать Зирит, в тесные рамки.
Ивоннель с Квентл заняли свои места у деревьев. Рядом с каждой стояла череда жриц и волшебников. Они кивнули и снова стали прясть паутину.
Казалось, их усилия бесполезны.
Земля под ногами задрожала ещё сильнее.
Измученная и покрытая потом, Кэтти-бри пыталась забыть про острую боль и страх того, что предтеча повредил её ребёнку. Она пыталась забыть о критической ситуации за пределами её комнаты, где дварфы Гонтлгрима боролись за жизнь с превосходящими силами противника. Она пыталась забыть о растерянности, которую вызвала просьба Ивоннель и разъяснения Зака — и это привело её обратно к Дзирту, её Дзирту, любви всей её жизни.
И это успокоило Кэтти-бри больше всего. Воспоминания о её муже победили боль, отбросили прочь любые страхи и дали ей силу, в которой она нуждалась для родов и многого другого.
Куда большего.
Она прошептала слова, которые Ивоннель передала Копетте, а Копетта — ей. Она прошептала волшебную формулу, делая короткие вдохи, чтобы справиться с болью.
И когда магия стала действовать, она нашла нечто, нечто чудесное и нечто прекрасное.
Красоту творения, рождающейся жизни.
И в этом творении — силу, которой женщина не знала прежде.
Она отправила свой магический голос далеко-далеко, подобно объявлению о родах, чтобы подбодрить дварфов и их союзников, чтобы потрясти врагов. Поначалу ей было нечего добавить к этому простому двеомеру — в отличие от матери Мэлис, взорвавшей комнату в доме Ган'етт, чтобы парализовать жриц.
Поначалу.
Брат Афафренфер знал, что он потерян — и это было великолепно. Он перешёл в это духовное состояние, чтобы избежать смертельного укуса стали, а затем решил найти Дзирта, но теперь всё это исчезло, как и любые мысли о возвращении в физическое тело, о том, чтобы быть живым в любом известном ему смысле этого слова.
Потому что сейчас он был жив — больше чем когда-либо. Сейчас он знал истину, вечность и красоту… всего.
И он мог быть частью этого. Он был частью этого, и это было здорово. Любые узы, которые могли привязать его к оставленному миру, практически полностью исчезли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Практически.
Потому что Афафренфер услышал голос, прекрасный и сильный. Он знал, что это Кэтти-бри — прекрасная Кэтти-бри, сильная Кэтти-бри.
Он услышал её зов, её объявление, почувствовал её решительность, чистую силу воли, и это поманило его назад, напомнило о незавершённых делах.
Её голос нашёл его и повёл, как маяк, к далёкому берегу. Путь к восстановлению его физического тела и сражению бок о бок с товарищами стал ясен монаху, а зов продолжал манить.
Пальцы Ивоннель задвигались как будто против её собственной воли, щипая воздух, словно она играла на невидимой арфе.
С другой стороны Квентл тоже погрузилась в неожиданный для неё самой ритм.
Вокруг звучала музыка, но не из нот, а из магии. Они чувствовали силу Кэтти-бри, брошенную им так же, как мать Мэлис сделала с домом Ган'етт — только с противоположным эффектом. Там где Мэлис парализовала Ган'еттов, Кэтти-бри теперь передавала свою энергию двум Бэнрам, наделяя их силой, гармонией, вознося их магию до высот, знакомых им лишь по воспоминаниям Ивоннель Вечной, сначала из собственного использования верховной матерью родовой магии в ранние дни Мензоберранзана, а затем — когда Ивоннель Вечная обрушила дом Облодра в Клорифту.
Паутина струилась из пальцев жриц, оплетая деревья, взбираясь выше и навстречу друг другу среди высочайших ветвей, затем опадая вниз, чтобы соединиться посередине.
Жрицы и волшебники, помогавшие им, тоже ощутили магию, хотя и не поняли её. Но их энергия всё равно текла в неизвестный ритуал.
Паутина росла очень быстро, заполняя пространство между деревьями.
Вскоре Ивоннель и Квентл отступили к восточному краю луга, и другие жрицы и волшебники направились за ними. Паутина была там, законченная, но почти целиком прозрачная — нити сияли лишь в те моменты, когда ветер заставлял их соприкоснуться с первыми лучами рассвета, загорающегося в небе за спиной у дроу.
Земля тряслась уже постоянно.
Мать Жиндия приближалась.
Ощутив всю полноту момента — дитя покидало её тело, магия заклинания наполняла её необузданной яростью, надеждой и огромным чувством единства со всем — с её сородичами-людьми, с каждым разумным народом, с животными, с растениями, с камнями, водой и самим воздухом — Кэтти-бри познала такой уровень гармонии, какого даже представить себе не могла. Больший, чем она испытала в волшебном лесу Миликки — в те годы, когда она в некотором отношении была мертва.
Это было понимание. Это была красота.
Это была сила.
В короткой вспышке она пожалела, что на ней нет кольца. Может быть, она смогла бы утихомирить предтечу, даже открыть порталы!
Но нет, сразу же поняла женщина. Её понимание мультивселенной стало яснее, и она поняла, что на Мегеру не подействует ни магия, ни попытки уговоров, вообще ничего. Ведь Мегера был стеной, буквальной силой природы, и ни одно заклинание, на которое она была способна, даже в таком возвышенном состоянии, не будет иметь для предтечи значения.
Её разум кружился, боль была сильна, но радость сладка — невероятно сладка.
Она испытывала кульминационный момент, момент разделения, истинную силу создания. Отдалённо она слышала дварфов, Копетту, которые умоляли её тужиться.
Её не нужно было просить.
Момент манил её, и она устремилась к нему с каждой толикой силы, физической, эмоциональной и ментальной, которую только могла собрать, и когда дитя пришло в мир, Кэтти-бри направила все силы через это мгновение — далеко, к союзникам дроу, собравшимся у Гонтлгрима, на север в Лускан к тем, кто сражался с вторжением Маргастеров, на запад к руинам и потерявшемуся монаху — с мимолётной надеждой, что там она найдёт частицу души Дзирта и по крайней мере сможет сказать ему, что ребёнок родился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})