Читать интересную книгу Она (Новая японская проза) - Каору Такамура

— Ну, перепало нам вкуснотищи! Как бы не объесться!

Когда одна за другой старушки направились в дом, их чинную компанию внезапно грубо растолкали пьяные монахи, которые, выпростав руки из рукавов, разом, точно летающий робот Атому — Стальная Длань из одноименного мультфильма, согнули их под прямым углом, а потом с истошными воплями, приплясывая, ринулись головами вперед к стене и увязли в ее сердцевине. Быстро уменьшаясь в размерах, тела их постепенно совсем исчезли в рыбной пасте. На поверхности виднелась только россыпь крохотных отверстий, как от жуков-короедов: глянув внутрь, можно было разглядеть черные фасолины — все, что осталось от монахов. Из глубины доносился мерный скрежет жующих челюстей, вгрызающихся в плоть стены.

— Тут, похоже, полно людей, — сказал молодой хозяин, и сразу же несколько человек удалили ту часть стены, которая кишела монахами-древоточцами.

— Ничего страшного, за завтрашний день отмокнут в бочках для мытья, напитаются влагой и вновь примут человеческие размеры и облик.

Любопытно, что рыбная паста стен привлекала только живых, только они бросились прогрызать ее на манер насекомых. Мертвецы то ли терпеть ее не могут, то ли, напротив, слишком любят, но они ничуть не соблазнились угощением, а чинно сидели, наслаждаясь рыбными крокетами на кунжутном масле. Я пыталась как-то обдумать этот парадокс, но мой желудок, обожженный перечным отваром, без конца требовал рыбных котлеток, словно в надежде насытиться до конца жизни, и все мысли растворялись во вкусе еды. На самом деле, две-три котлетки вполне удовлетворяли аппетит, но гостям предлагалось столько их видов и сортов, что ели их поистине без счету.

Похоже, внешние стены создавали эффект термоса и котлетки все время оставались горяченькими, словно с пылу, с жару, к тому же их заворачивали в пурпурные листья периллы или в сушеные водоросли нори. Мурена, угорь, сельдь иваси, серебристый толстолобик, морковь, грибы сиитакэ и грибы «иудино ухо», сыр, плоды дерева гинко — все шло в дело и не поддавалось учету. От кончика языка до самой макушки поднималось чувство неземного наслаждения.

И тут вдруг я оказалась по соседству с родителями. Впервые их лица с совершенной отчетливостью возникли передо мной. Уверенная, что и они узнали собственную дочь, я обратила к ним взгляд, но они, увлеченные разговором, даже не посмотрели в мою сторону и покинули зал.

— Слу-шай-те! Начинается поминальная служба!

Вот оно как! Значит, эта служба родителям важнее родного ребенка! Мне сделалось плохо; исчезло приятное послевкусие рыбной пасты; резко понизилось давление. Хотела присесть, но кто-то схватил меня за руку. Неужто родители? С деланным равнодушием я подняла глаза и встретилась взглядом с давешним сердитым гостем. Теперь он разъярился до крайности:

— Что, Яёи, хорошенький урок получила?! Ну-ка, марш домой! Ты ведь моя молодая женушка, признайся!

Словно позабыв о своем киотоском выговоре, он произносил слова отчетливо и грубо. Так говорят разве что с домашними. Его лицо с крупными порами источало пот. Он ухватил меня за запястье, собираясь куда-то тащить. Тонкие руки его странным образом оказались выкованными из одних мышц.

Внезапно я поняла, что способна на убийство.

— Прочь! О каком доме ты говоришь?! Что ты задумал? Только тронь меня — тут же превращу тебя в птицу!

Когда-то я недолго жила в Киото и теперь заговорила на киотоский манер. Резко оттолкнула его руку.

— Не смей прикасаться ко мне, дурак! Кем это ты себя вообразил?!

И тут я совершила то, чего сама от себя не ожидала. Брызжа слюной, ухватила в горсть волосы на его голове вместе с кожей, а ногой изо всех сил пнула в коленку. Потом обеими руками сдавила его и, легко оторвав от земли, взметнула над головой. Он едва тянул на сорок килограммов, так что я без труда прямо-таки вколотила тщедушное тельце в рыбную пасту стены, точно мусор в топку печи швырнула. И тотчас он превратился в фасолину, напрочь позабыл обо мне и принялся грызть внутристенный пудинг — послышался звук жующих челюстей. «Пусть подкормится, — подумала я с ненавистью, — прежде чем вместе с теми монахами опять разбухнет до человеческих размеров в бочке-купальне».

Откуда ни возьмись, примчался молодой хозяин и на радостях завопил, тыча в стену пальцем:

— Ага, попался! Вот здорово! Это же феминист, с ними такое редко случается.

А тетушки-заводилы весело заверещали:

— Что за диво, что за диво — настоящий феминист!

Оживившись, тетушки приволокли толстый соломенный канат, обвязались им, встали в затылок друг другу и затеяли детскую игру в паровозик. На ногах у них поскрипывали длинные деревянные сандалии тэта, пригодные для состязания в беге сороконожек. Потом они разом запрыгали по-кроличьи — пён-пён. Каждая втянула голову в плечи, так что со стороны они напоминали котят. Когда же они еще и запели, тот самый дядюшка, любитель соленых шуток, поддержав игру, улегся на пути поезда, вскочил, снова бросился, якобы на рельсы. Подпрыгивая, он прищелкивал пальцами, перебирал ногами, точно в танце, приседал, не забывая руководить странной процессией. При этом он еще и напевал, вернее — что-то мурлыкал себе под нос.

В конце концов, дядюшка подпрыгнул очень уж высоко, задергал ногами на манер Джорджа Чаклиса, голова его вспухла, засверкала, как металлический шар, сияющий всеми цветами радуги, или как праздничный фейерверк, — и растаяла. Обезглавленное тело взмыло метра на три, совершило несколько кувырков, во все стороны из него посыпались огненные шутихи, а ноги продолжали дрыгаться, словно у чертика на резинке, и карабкались, карабкались по невидимой лестнице прямиком в небеса.

Позавчера минула первая годовщина дядюшкиной смерти, Он знал, что неизлечимо болен и еще при жизни распорядился положить себя в гроб в верхнем кимоно ярко-красного цвета.

Из-за обломка стены выглянули дети.

— Просим извинить, мы — ученики начальной школы Каникамонэ. Нам нужны продукты для завтрашних школьных завтраков, мы в автомобиле-рефрижераторе приехали.

Старые тетушки принялись втолковывать детишкам:

— Дети, это же рыбная паста, купленная в лавке Итимацуя, и крыша, и столбы из нее.

— Но такое только в подземном этаже универмага Луна-сити продается!

— А мы всех в этой лавке работать заставили, за три дня нужное готово было.

— Но до Луна-сити добираться — полдня потратишь: сначала автобусом, потом на электричке.

За разговором тетушки не забывали об игре в паровозик, но продолжали со знанием дела нахваливать изделия из рыбы.

В небе заклубились облака, постепенно затмилось солнце, ничего не стало видно окрест. Только время от времени дядюшка рассыпался в вышине фейерверком.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});