Он сказал: «Я знаю, что ты ищешь». Он полез в коробку и достал оттуда пластинку без этикетки. Их не было на всех пластинках из той коробки. Я подумал, что он просто валяет дурака, желая втюхать мне пластинку. Я собирался было уйти, потому что от его вида у меня по коже побежали мурашки. Ну, он двигался как-то неестественно. Будто у него было что-то не так с ногами, но он все равно двигался, причем довольно быстро. Будто оказывался в новом месте каждый раз, когда я моргал.
Подходит такой к проигрывателю и вставляет эту пластинку. Она начинает играть. Роберт Джонсон. Клянусь, это был он. Никто не мог играть так, как он. Это был он. Но вот в чем дело. Я никогда не слышал такой песни. А я думал, что слышал все, что он записал на винил.
Тути отпил кофе. Он на мгновение глянул на стену, а затем снова завел пластинку.
Я сказал:
– Давай поменяемся местами. Я буду следить за музыкой. А ты пей и говори. Расскажи мне все.
Мы так и сделали, и Тути продолжил:
– Ну, слово за слово, он начинает нахваливать мне эту пластинку, что в конце концов я спрашиваю, сколько она стоит.
«От тебя мне нужно только капельку души блюза. А когда ты вернешься, ты должен будешь купить что-нибудь еще за кусочек души, пока она вся не кончится и я не получу ее целиком. Ты точно вернешься».
Я подумал, что он имеет в виду, чтобы я сыграл на гитаре, потому что я за разговором сказал ему, что занимаюсь этим. Я сказал, что гитара лежит в номере отеля, где я живу, а я без машины, и на то, чтобы взять гитару и вернуться в магазин, уйдет весь день. Поэтому мне придется отказаться от сделки. К тому же у меня заканчивались деньги. Я должен был играть в одном месте тем вечером, но у меня еще оставалось всего около трех долларов и немного мелочи в кармане. Я заплатил за номер за всю неделю, хотя был там всего два дня.
Я рассказал ему все это, а он и говорит:
«Ничего страшного. Я знаю, что ты можешь играть. Я сразу это вижу. Дай мне только каплю своей крови и обещание – и можешь забрать пластинку».
Я собрался тут же уйти из магазина, потому что решил, что парень совсем свихнулся. Но я хотел эту пластинку. Поэтому я сказал ему, что дам каплю своей крови. Не буду врать, Рики, я собирался стащить эту пластинку и убежать. Так сильно я ее желал. Поэтому капля крови ничего не значила.
Он достает иглу для проигрывателей из-за прилавка, подходит ко мне и протыкает мой палец так неожиданно, что я до сих пор не понимаю, как он смог так быстро до меня добраться. Он держит мою руку и капает кровью – заметь – на эту пластинку. Она стекает в спиральные желобки.
Он говорит: «Теперь пообещай мне, что твоя блюзовая душа станет моей, когда ты умрешь».
Я подумал, что это пустая болтовня, поэтому сказал, что он может взять ее. А он говорит: «Когда ты это услышишь, ты сможешь это сыграть. А когда ты это сыграешь, когда ты сыграешь это действительно хорошо, оно придет, как крыса, сующая нос в свежее мертвое мясо. Оно придет».
«Что придет? – спрашиваю. – Ты о чем?»
А он отвечает: «Скоро узнаешь».
А потом он уже стоит у двери, открывает ее и улыбается мне. Клянусь, на мгновение мне показалось, что я мог видеть сквозь него. Мог видеть его череп и кости. Беру пластинку в руку и выхожу. Он тут же закрывает дверь, и я слышу, как поворачивается замок.
Моей первой мыслью было стереть кровь со спиральных желобков, потому что этот сумасшедший ублюдок только что отдал мне пропавшую песню Роберта Джонсона за так. Я достал платок, вытащил пластинку из конверта и стал тереть. Но кровь не смывалась. Она попала в зазубрины.
Я вернулся в этот номер и попытался отмыть кровь теплой водой, но это тоже не помогло. Я очень рассердился, решив, что пластинка не будет проигрываться, потому что кровь затвердела в желобках. Я поставил ее в проигрыватель. Я думал, что игла, возможно, испортит пластинку, но, как только она коснулась ее, музыка зазвучала так же, как в магазине. Я сел на кровать и послушал ее три или четыре раза. Затем взял гитару и попытался сыграть то, что слышу. Я знал, что не смогу этого сделать, потому что хоть звук и не усиливали с помощью электроники, он звучал именно так. Но вот в чем дело – я смог ее сыграть. Я видел ноты, они заполонили всю мою голову. Я вышел, купил эти блокноты и записал туда все, чтобы моя голова не взорвалась, потому что каждый раз, когда я слушал пластинку и пытался сыграть эту песню, ноты, как сверчки, прыгали у меня в голове.
Все это время, что мы разговаривали, я следил за тем, чтобы музыка не замолкала.
– Я забыл о предстоящем концерте, – продолжал Тути. – Сидел здесь и играл до утра. К полудню следующего дня я смог добиться такого же звучания, как на пластинке. А поздно вечером мне стало нехорошо. Не знаю, как это объяснить, но мне стало казаться, что что-то хочет откуда-то высвободиться, и меня это очень напугало. От этого страха все мои внутренности будто связались узлом.
Не знаю, можно ли описать это лучше. Это было очень сильное ощущение. Потом, пока я играл, эта стена разделилась так же, как ты видел, и я увидел это существо. Только краем глаза. Но оно было там. В своем ужасном величии.
Я перестал играть, стена встала на место и закрылась. Я подумал: «Черт, мне нужно поесть или поспать». И я так и сделал. Потом снова вернулся к гитаре. Я мог играть, как сумасшедший, и я начал импровизировать, добавлять что-то новое. Хотя я не чувствовал, что делаю это сам. Будто кто-то помогал мне.
В конце концов, когда мои пальцы стало сводить судорогой, они стали болеть и кровоточить, а голос стал скрипучим от пения, я перестал играть. И все же мне хотелось слышать эту музыку, и я завел пластинку. Но музыка была уже другая. Это был Джонсон, но слова были странные. Это был не английский. Эта запись напоминала церковные псалмы. И тогда я понял, что на этой пластинке был Джонсон – так же несомненно, как и то, что я был в этом номере. И что это монотонное пение открывало проход для этой штуки в стене. Все было так, как и сказал тот парень. Оно напоминало крысу, сующую нос в красное горячее мясо. Но теперь у меня возникло ощущение, будто я и есть это мясо. В следующий раз, когда я слушал пластинку, там звучал голос не Джонсона. А мой голос.
С меня было достаточно. Поэтому я взял пластинку и понес ее обратно в магазин. Место было таким же, как в прошлый раз, и, как и тогда, я был единственным покупателем. Парень посмотрел на меня, подошел и сказал: «Ты уже хочешь отменить сделку. Я точно знаю. Все хотят. Но этого не будет».
Я посмотрел так, будто сейчас наскочу на него и надеру ему задницу, но он глянул на меня в ответ так, что я почувствовал себя слабым котенком.
Он улыбнулся, достал из коробки другую пластинку, забрал ту, что принес я, положил ее в коробку и сказал: «Ты заключил сделку. Но за капельку твоей души я отдам тебе эту пластинку. Ты открыл проход, теперь крыса должна есть мясо. Ей не нужно ничего, главное, чтобы или ты, или пластинка воспроизводили эту музыку. Теперь крыса должна есть, что бы ты ни делал».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});