полной тишине Дидий Юлиан, оглядываясь и тем самым показывая, что дверь за ним закрыта и больше никто не войдет. – Государство осиротело, Публий Гельвий Пертинакс мертв, и произошло это не по моей вине. Так распорядились боги. И я пришел сюда, в курию, чтобы предложить вам провозгласить меня императором и августом. Многие еще не знают меня, но поверьте, вы не ошибетесь в выборе. Я буду хорошим императором. Я здесь один. Я не стал брать с собой преторианцев, хоть они и выбрали меня императором. Я надеюсь на ваше доброе благоразумие, отцы-сенаторы, на то, что вы подтвердите выбор гвардии.
– Говоришь, ты один, Дидий Юлиан, а как же тысячи преторианцев, окруживших курию и готовых по твоему первому зову перебить всех нас? – с гневом в голосе произнес сенатор Кассий Дион.
Конечно, он не знал в тот момент, что, поддаваясь справедливому, благородному порыву, он обрывает нить своей карьеры. Через несколько дней Дидий Юлиан лишит его звания претора, данного Кассию Диону Пертинаксом.
Всю ночь во дворце Флавиев не гасли огни. Новый император пировал с преторианской гвардией, префектом вигилов Плавтианом, членами своей семьи и немногочисленными сторонниками среди патрициев.
Так закончился судьбоносный для истории Рима день 28 марта года консульства Фалькона и Вибиана или 193 г. н. э.
На следующий день, к полудню, Дидий Юлиан вновь отправился в сенат, собравшийся в курии, чтобы уже все сенаторы проголосовали за его избрание императором, а потом он должен был принести клятвы и жертвы на Капитолии перед статуей Юпитера.
Ночью народ с Форума разошелся лишь частично – те, кому было идти по домам недалеко. Остальные же, с окраин и предместий Рима, продолжали ждать развития событий. К полудню людей стало так много, что они занимали не просто площадь Форума, но и стояли плотно на ступенях Базилик Юлия и Эмилия, взбирались на пьедесталы колонн, на Ростру, подиумы храмов Антонина и Фаустины, Кастора и Поллукса, Веспасиана и Тита, Конкордии, Сатурна. Преторианцы бесцеремонно расталкивали толпящихся, давая дорогу Дидию Юлиану, шествующему в окружении трибунов и центурионов. Перед курией народ, хранивший молчание, словно прорвало.
– Убийца! Узурпатор! Убирайся! Вор, укравший трон! – раздались крики в толпе, мгновенно тысячекратно повторенные.
Дидий Юлиан остановился и со снисходительной усмешкой произнес, так что его услышали римляне, стоявшие вблизи:
– Успокойтесь! Я никого не убивал. Вы еще полюбите меня. Вы просто меня пока не знаете. После заседания сената перед Капитолием я устрою раздачу денег, и вам незачем будет возмущаться.
– Денег?! – возмутились те, кто слышал речь Дидия Юлиана и были посмелее других. – Добрые римляне, узурпатор предлагает нам денег! Это взятка! Нас хотят подкупить! Нам не нужны твои деньги, вор! Ты можешь купить на них убийц-преторианцев, но честных людей не купишь! Мы не возьмем твои подачки!
Часть тех, кто так нагло и дерзко отвечал императору, быстро затерялись в толпе, но самые отчаянные остались на месте, с ненавистью глядя на Дидия Юлиана.
– Мы не возьмем подачки! – ревела толпа, заведенная агитаторами. – Убирайся, убийца!
Дидий Юлиан побагровел. Теребя холеную, красиво подстриженную бороду, и глядя на беснующуюся толпу, он приказал Туллию Криспину и Флавию Гениалу расправиться с оскорбителями.
Радостно вынули преторианцы мечи из ножен, и когда Дидий Юлиан входил в двери курии, они набросились на римлян, стоявших впереди всей толпы. Преторианцы рубили с упоением, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Люди стали разбегаться, давя друг друга.
Все время после того, как они освободили проданную Пертинаксом виллу в квартале Карины, Александр и Ливия жили в доме на холме Авентин, рядом с необычным погребальным памятником, выстроенным для магистрата Гая Цестия Эпулона в виде пирамиды почти двести лет назад. Александр купил двухэтажный дом на деньги, вырученные от продажи перстня Флавии Тицианы. В нижнем этаже он устроил гончарную и вазописную мастерскую, в верхнем этаже были две просторные комнаты, где жили Александр, Ливия и их рабыня Нола.
Ливия вела домашнее хозяйство. Александр интенсивно работал, хотя заработок получался скудный. Крупные мастерские с большим количеством рабов наполняли рынок качественной и недорогой продукцией в масштабах, не сопоставимых с работой одного человека. Еще Александр расписывал простыми фресками дома небогатых римлян. Короче говоря, занимался все тем же делом, что и до того, как Пертинакс вспомнил о своем вольноотпущеннике и ненадолго приблизил к себе.
В первые недели постоянный напряженный труд тяжело давался Александру, быстро привыкшему к беззаботной жизни управляющего виллой. Но потом он освоился и вспоминал недавнее общение с патрициями в доме Дидия Юлиана и посещение дворца на Палатине как что-то совсем нереальное, словно случившееся не с ним. Он думал только о Ливии и о том, как им прокормиться, где найти новые заказы и как продать уже готовую продукцию. Пертинакса Александр не вспоминал, а если вдруг прохожий на улице или покупатель заводили разговор про императора, Александр старался быстро переключиться на другую тему. Он не мог простить пренебрежение собой. И когда заговор консула Фалькона на один день оживил будничную жизнь римлян, Александр не вышел из лавки, не стал узнавать, что происходит. Работая над изящным лекифом, заказанным пекарем, жившим неподалеку, и расписывая его танцующими менадами, он провел за этой работой полдня, а потом встал за прилавок, пока Ливия и Нола ходили на рынок за едой. И когда мимо его дома по Остийской дороге промчались возвращающиеся в Рим сотни сингуляриев и он увидел императора Пертинакса на взмыленном коне, Александр посмотрел как бы сквозь них. Мало ли кто ездит по этой большой дороге! Торговцы, войска, путешественники, император, иноземные послы – ему было все равно, лишь бы товар покупали.
Ливия, вернувшаяся с рынка, начала рассказывать последние новости – как окружили у курии преторианцев, как их разоружили и арестовали, как заговор провалился. Все это с разными небывалыми, совершенно нереальными подробностями передавала молва в толпах на улицах и рынках. На всполошившуюся от таких известий Ливию Александр посмотрел спокойно и сказал, что сегодня из-за этой суеты ему не удалось ничего продать, зато заказанный лекиф вышел на славу и пекарь за него завтра принесет хорошие деньги.
28 марта Александр встретил, расписывая ивами и камышами, среди которых взлетали утки, дом на Авентине. Хозяин обещал за работу тридцать денариев, но хотя сюжет и был довольно простой, а комната – небольшой, Александр работал тщательно, выписывая каждую веточку, каждое перышко на крыльях уточек и потому считал цену за свой труд заниженной. Увы, заказчик, мало понимавший в изобразительном искусстве, отказался платить больше.
Александр, сделав часть работы, присел отдохнуть, выпить немного