тревоги. — Что случилось? Болит? Кружится голова? Тошнит? Сайл сегодня тебя смотрел?
— Да, смотрел, — уже откровенно всхлипывая, ответила она. — Я хорошо себя чувствую, с ребенком все в порядке, ты мож-жешь не бесп-покоиться и ложиться с-спать.
— Демоны Глубин! — простонал Вадерион. — Ты точно издеваешься… Так, хватит плакать, — попытался грозно приказать он, но вышло плохо — Элиэн только больше разревелась.
— Я люб-бл-лю теб-б-бя.
— И я тебя, — покорно ответил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Элиэн… — на несколько секунд красноречие изменило ему — он подбирал приличные слова. — Элиэн, наверное, я все же лучше знаю, что и к кому я испытываю. Так что будь хорошей девочкой и не говори глупостей.
— Я и так их постоянно говорю. Говорю и говорю, и не могу замолчать. Не хочу тебя обижать и все равное обижаю. Мне так стыдно, — пролепетала она, размазывая слезы по щекам. — Я такая слабая и жалкая. И я понимаю, как я тебе надоела, а мне плохо… Ну вот опять! — она вновь разрыдалась, хотя собиралась сохранить для этого разговора холодную голову.
Несколько минут Вадерион молчал, наконец размеренно произнес:
— Что дало тебе повод думать, что ты мне надоела?
— Я зн-наю… Ты отдалился…
— Я забочусь о тебе в пределах собственных сил! Если тебе еще что-то нужно, то скажи!
То, что он слегка повысил голос, сказало все и отрезвило ее чище пощечины. Она подняла на него сдержанный взгляд — даже слезы перестали течь — и на остатках спокойствия произнесла:
— Думаю, будет лучше, если я вернусь в свои старые покои. Не хочу тяготить тебя своим присутствием в это непростое для нас обоих время.
— Так, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес Вадерион, а в следующее мгновение очень осторожно усадил Элиэн к себе на колени и даже позволил положить голову себе на грудь, приобнимая за плечи. — А теперь рассказывай, какие еще глупые мысли забрались в твою умную головку, котенок.
— Вадерион…
— Признавайся. А пока ты собираешь с мыслями, отвечу на твое предложение — нет. Твои покои здесь, и я не собираюсь отпускать тебя. Вот про «надоела» и «тяготиться» я бы послушал.
— Но ведь и так все понятно! — шмыгая, ответила Элиэн, но прижиматься к Вадериону не перестала, откровенно наслаждаясь минутами такой простой близости.
— Ничего не понятно. Сайл, напоминаю тебе, предупреждал, что тебе будет тяжело, что твое настроение будет портиться.
— И ты готов терпеливо выслушивать мои истерики⁈
— Да.
— Да?
Она уткнулась носом ему в ключицы, сгорая от стыда.
— Это пройдет, — пообещала она больше сама себе, чем Вадериону.
— Не думай о таких глупостях, — голос его звучал успокаивающе, и, наверное, впервые Элиэн почувствовала ту разницу в возрасте между ними, которая скрадывалась в обычное время. — Ты носишь под сердцем нашего ребенка, это тяжело. Ты переживаешь, это не страшно. Ты можешь плакать, и кричать — главное, чтобы вам с ребенком было хорошо. Элиэн, я знаю тебя, и я готов поддерживать тебя. Хочешь кофе? Пей кофе. Хочешь поплакать? Поплачь. Котенок, ты можешь позволить быть себе слабой, я смогу защитить вас с нашим ребенком.
Элиэн всхлипнула — уже не от непонятной истерики, а от этого пронзительного признания.
— Я люблю тебя.
— И я тебя, хес’си.
На этот раз она поверила, хотя у нее еще был повод сомневаться.
— Я развеял все твои тревоги, и мы можем ложиться спать? — с усталой насмешкой поинтересовался Вадерион, поглаживая ее по спутанным волосам.
— Нет… Я… — она подняла на него взгляд, в котором была и боль, и прежняя, свойственная ей решимость. — Я вызываю у тебя отвращение? Вот такая, с животом?
Багровые глаза сузились в предупреждении.
— Ты перестал мною интересоваться как… как женщиной.
— Вообще-то Сайл запретил мне к тебе даже притрагиваться с этими мыслями.
— Уже давно разрешил!
— Нет, котенок.
Элиэн отстранилась и со свойственным всем женщинам оскорбленным достоинством процедила:
— Я поняла, пусти.
— Ничего ты не поняла. — Он поймал пальцами ее подбородок и заставил посмотреть в глаза. — Ты не понимаешь, насколько я сильнее тебя. Я… Я боюсь причинить тебе и ребенку боль, навредить вам. Я не хочу ради своей сиюминутной прихоти подставлять под угрозу ваше с ним здоровье и, возможно, даже жизнь. Что же касается приставаний… — протянул он, и взгляд его из серьезного и сосредоточенного превратился в тяжелый и тягучий. — Ты не представляешь, как ты красива, такая. Моя женщина, носящая под сердцем моего ребенка. Если бы я позволил своим темным желаниям воплотиться в жизнь, то ты бы каждую ночь исполняла свой супружеский долг. До самого утра под непрекращающиеся стоны, — прошептал он ей на ухо.
Элиэн сглотнула, на мгновение унесенная в это темное видение, нарисованное Вадерионом, а потом, придя в себя, осуществила маленькую месть. Заодно проверила правдивость слов мужа.
— Элиэн! Задери меня демоны Глубин! Хватит ерзать! Я же не стальной!
О да, он сказал правду. Элиэн спрятала торжествующую улыбку у него на груди, чувствуя, как пульсирует возбужденная плоть под плотной тканью кожаных штанов.
— Помочь? — игриво поинтересовалась она, за что удостоилась протестующего рыка и тут же оказалась на кровати. — Вадерион!
— Нет, котенок, мне будет мало твоих нежных ручек и горячего ротика, оставим игры на потом. Я скоро вернусь, — пообещал он, страстно целуя ее и исчезая в ванной.
Элиэн коснулось рукой округлившегося живота и улыбнулась, думая о том, в кого пойдет их малыш. Если ему достанется темперамент его отца, то императорскому замку грозит опасность.
* * *
Тейнол с тоской посмотрел на две одинокие чашки, наполненные мерзкой темной жидкостью. Есть с каждой минутой хотелось все больше — они сидели здесь уже два дня. Вернее, это Тейнол сидел, а вот Вадерион своими хождениями скоро должен был протоптать дыру в прочном каменном полу. Впрочем, его можно было понять: он волновался за Императрицу и их дитя. Тейнол вообще-то тоже, но его тревога не шла ни в какое сравнение с чувствами друга. Тот последние два дня, кажется, даже не присел ни разу, все расхаживал по гостиной, то ругаясь, то молча сверкая алыми глазами.
Тейнол мысленно вздохнул, глядя на кофе — единственное съестное, стоящее на столе. К сожалению, последние сутки Вадерион стал настолько нетерпим, что слуги к ним боялись заглядывать даже под угрозой смертной казни. А оставить друга в такой момент Тейнол не мог, вот и приходилось мучиться страшным выбором: кофе он терпеть не мог, но есть хотелось все сильнее. Даже неуловимый глава Теней был созданием из плоти и крови и нуждался в таких простых вещах, как еда и сон.
Взгляд его