корабль на месте. Они не видели ничего, кроме волн, проносящихся за бортом с обеих сторон, и им приходилось доверять триерархам, стоявшим на палубе и выкрикивавшим приказы келейстам. Только он, высунув голову и плечи на палубу, видел происходящее вокруг. Те, кто был внизу, продолжали трудиться – с верой, болью и потом, стекавшим с мокрых волос.
Флагманский корабль нес Фемистокла, и городское знамя с изображением совы развевалось на высокой корме, похожее на длинный язык. Ксантипп заметил, что его капитан не спускает с флагмана глаз. Он и сам ждал приказа или сигнала, потому что солнце уже начало клониться к горизонту.
Когда Фемистокл свернул с основного курса, Ксантипп почувствовал на себе пристальный взгляд триерарха и кивнул. С момента их первого столкновения на этой самой палубе капитан не доставлял ему никаких хлопот. Как по команде, флот замедлил скорость хода наполовину и, используя кормовые рули, начал мягкий поворот ближе к побережью.
Они миновали большой мыс, вошли в воды, где течение ощущалось сильнее, и корабль качнуло. Следующим примечательным местом был Марафон, где берег защищала длинная полоска суши, на которой находилась Эретрия. Фемистокл направлялся к источнику чуть дальше по этой части побережья, на место, которое флот хорошо знал по предыдущим высадкам. Поскольку бочки были полны, Ксантипп решил, что они просто остановятся там на ночь, не опасаясь внезапного шторма.
Воинам не мешало напомнить о победе, одержанной с таким трудом, и о том, что все их командиры причастны к ней. Немалое значение имела и защищенность от непогоды. Опасность присутствовала всегда. Любой экипаж мог рассказать, как они едва не утонули, когда корабль накренился и зачерпнул воды. Угроза была постоянной, и только мастерство, уравновешенность и опыт умеющего читать море капитана спасали от большой беды.
Контрапунктом была необычайная скорость, достаточная, чтобы протаранить другой корабль, скорость, которую обеспечивали три яруса весел, гнавших триеру по волнам, как скаковую лошадь. Никакие паруса не могли обеспечить столь стремительное передвижение даже на короткое время. Корабли были прекрасны, но слишком хрупки для бурного моря.
Спартанцы отозвались с быстротой и аккуратностью, которых Ксантипп и ожидал от них. Он знал, что с палубы флагманского корабля вместе с Фемистоклом будет наблюдать за происходящим Эврибиад, требовавший от своих людей более высокого уровня подготовки, чем остальные. Наварх провел целый день, следя за сигналами нового флага, в использовании которого практиковались Ксантипп и его триерархи. Ксантипп все еще не был уверен, что Эврибиад будет принимать их во внимание в пылу битвы. Он надеялся на это – спартанцы были его авангардом, его разрушителями стен. За ними в строю шли афинские триеры, замыкали их суда из Коринфа и всех остальных членов их союза. В общей сложности флот насчитывал триста греческих триер – Ксантипп все еще с благоговением качал головой, представляя, сколько на них гребцов и гоплитов, не говоря уже о том, какой труд и какие деньги затрачены на строительство кораблей. Флот был сокровищем Греции, ее деревянными стенами.
Увидев равнину Марафона, корабли приблизились к берегу и встали на якорь, обезопасив себя от волн, уносящих их дальше в море. Странно было думать, что они выбрали это место по тем же причинам, что и персы много лет назад.
– Мы сойдем на берег? – спросил Эпикл.
Услышав, как зашуршали якорные канаты, он поднялся со своей крошечной койки в трюме. Ксантипп покачал головой. Он не хотел обсуждать это, когда так много людей находилось в пределах слышимости. Правда заключалась в том, что накануне вечером Фемистокл отдал приказ не отпускать экипажи на берег. Нередко случалось, что люди теряли самообладание, независимо от того, насколько хорошо они подготовились или как твердо поклялись в верности делу. Экипажи попрощались с любимыми, и если позволить им провести долгую первую ночь на суше, в пределах досягаемости города, то к утру некоторые наверняка исчезнут.
– Не сегодня, – сказал Ксантипп. – Фемистокл… хочет, чтобы мы привыкали оставаться на борту. С этого момента никакого отпуска на берег.
Он пристально посмотрел на друга. Если Эпикл и заподозрил, что это не все, настаивать он не стал.
– Маневры еще будут?
– Не думаю, – ответил Ксантипп. – Возможно, Фемистокл или Эврибиад… Нет. Маневры только задержали бы.
Он заметил, что к нему повернулись, его слушают. Люди отчаянно хотели знать. Пока флот стоял на якоре, между триерами сновали маленькие лодки, перевозившие припасы. Что бы он сейчас ни сказал, это распространится с необычайной скоростью.
– Если план не изменится, пойдем на север, пока не встретим персидский флот. Мы остановим их в наших водах. Наши триерархи знают свои корабли и экипажи. Они знают сигнальные флаги, знают наши построения. Мы отработали все так, что можем исполнять команды с закрытыми глазами. Враг понятия не имеет, что у нас так много кораблей, готовых отправить их на дно. Смелее, Эпикл. Пусть боги не дадут им прозреть.
Эпикл немного побледнел, но все же кивнул. Реальность обрушивалась на них и вступала в противоречие с обычным распорядком жизни. Вокруг них на трех сотнях кораблей готовили холодное клейкое рагу. Разбросанные вдоль побережья Аттики, около семидесяти тысяч человек отдыхали сейчас на палубах и в трюмах. Корабль натянул канаты и, качнувшись, замер, как остановленная на длинном поводе лошадь.
Триеры стояли достаточно близко одна к другой, и Ксантипп видел людей на соседних палубах. Почти все уже знали друг друга, особенно после тесного общения. Мужчины поднимали руки в приветствии, но не было ни привычных язвительных шуточек, ни смеха. Они знали, что ждет впереди, но не чувствовали, что уже готовы к этому, хотя проводили учения, потели и давали клятвы. Реальность все еще разворачивалась перед ними. Они вместе будут истекать кровью и вместе умирать. Когда придет время, они утонут, убьют и победят или потеряют все, что имеет значение для них. Такое вот странное братство. Стоя на палубе, Ксантипп снова пожалел, что на триере нет перил, чтобы ухватиться за них и унять дрожь в руках.
Глава 41
Флагманский корабль был, безусловно, самым большим судном из всех, которые Ксеркс привел в греческие воды. Царь не представлял, насколько это будет медленно, и каждый вечер заставал его в хвосте, хотя некоторые рабы-гребцы умирали на скамьях в стараниях не отставать от основной группы.
Но даже в этом случае были свои удобства. Ксеркс шел по палубе между «бессмертными», стоявшими, как часовые, лицом к морю. Флагманский корабль имел меньшую осадку, чем большинство финикийских. Качка на нем ощущалась сильнее, но опасность зачерпнуть воду была