Читать интересную книгу Пасьянс в четыре руки - Елена Граузс

— Крысы…

— Ты тоже был крысой, — пожал плечами Илья. — Не суди их. Могу поспорить, в свой первый день после инициации тебе хотелось забиться куда-нибудь подальше и не высовываться, а потом резко захотелось исчезнуть.

— Есть такое дело, — криво усмехнулся Влад. — И все-таки, у них же нет такой чувствительности как у особистов или «карт».

— Они муравьи в муравейнике. Стадный инстинкт умножает чувство тревоги, паники, ненависти. Именно потому в девяностые толпа мужиков без зазрения совести была способна растерзать ребенка со способностями. И не сожалеть об этом ни секунды.

— Тогда зачем? — Сева вышел на средину пустой площади и поднял взгляд вверх. Опущенные жалюзи, задернутые шторы. — Зачем все то, что мы собираемся сделать, Илья? Ради чего?

— Принцип меньшего зла, Всеволод. И тебя и меня знают наши оппоненты, другие «карты», «ищейки». Они знают, на что ты способен и знают чего от тебя ждать. Те, кто стремится сюда — другие. Им только предстоит налаживать связи и строить отношения. И если в варианте местных действовала преемственность, то в варианте пришлых все будет нахрапом. Мы действуем спокойно и стараемся не светиться. За долго время мы научились сосуществовать с людьми. А они… Кто знает.

— Неубедительно, — покачал головой младший Ястребов.

— Со временем поймешь. Все зависит от точки зрения. Ты ведь очень правильно сказал: те, кто идет сюда, считает, что мы, столичные, зажрались, что презираем их, потому что они — провинциалы.

— А разве это не так?

— Столетиями сюда стекались лучшие. И только сильнейшие способны выжить здесь. Если они выбьют нас — они достойны быть. Если нет — значит, мы по-прежнему лучшие.

— В чем тогда вообще чертов смысл, Илья? Зачем трепыхаться? Пусть приходят, пусть упиваются хреновой московской пропиской! — вспылил младший Ястребов.

— А ты готов, как московской пропиской, поделиться братом? Или Димой? — выгнул бровь Илья. Он так и не сдвинулся с места. Стоял, опершись бедрами о капот, чуть склонив к плечу голову, и легко улыбался, тонко, понимающе так. — Все это философия пополам с лирикой, и смысла в этом всем — ни капли на самом деле. Только море пафоса. Но ты будешь убивать за брата. И за Диму. Но не отдашь их никому. Так же как и я не позволю ни одному человеку прикоснуться к Сашке или… Кире. А Александра на лоскуты порвет за брата, а твоя Десятка, которой ты так впечатлился — за свою дочь и так далее… Каждый из нас устроит «армагеддец», как любит говорить Дима, за кого-то, кого любит. И именно по этой причине мы будем сегодня на ленточки драть и шинковать в капусту всех, кто сунется на нашу территорию. Потому что это и территория того, кого мы любим.

Из-за поворота лихо вырулил «Ниссан» и, дав круг вокруг них, остановился рядом с «Мерседесом» Ильи.

— Ника, — поприветствовал ее Илья.

— Привет, Илья. Извини, на брифинг не успела… — яркая брюнетка. Черный кургузый пиджачок, черные леггинсы, заправленные в высокие сапожки… косища толщиной в руку. Алая помада на губах.

— Валет Червонной Масти, — пояснил Владу Селин. — Ника, это Всеволод, Бубновый Король. Саша вас ждет уже, а я…

— Да, я понимаю, — кивнул Ястребов. — Я присмотрю за твоей Десяткой.

— Скорее, это они присмотрят за тобой, — Илья тихо рассмеялся и вернулся в салон. — Иначе твой брат порвет меня да пару тысяч маленьких Илюшек. Удачи. Она нам всем понадобится…

…Пустая площадь. Ветер шепчет ее голосом. Илюша… мой Король… Письмо жжет даже сквозь одежду и. кажется, там, где сердце скоро появиться ожог.

«Кира, нежная моя, что же ты наделала? Зачем ушла? Димка прав. Димка тысячу раз прав. Если нет тебя, зачем тогда этот город? Зачем эти люди? Зачем это все, и проклятая сила «карты» тоже? Если нет тебя…

Не идти за тобой? Так просто сказать: не иди за мной. А что мне делать, милая, если мое сердце следует за тобою шаг в шаг, где бы ты ни ступала, куда бы ни пошла? Как мне быть, Кира? Оно всегда билось для тебя. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Видит небо, я не мог сказать тебе всего тогда, а теперь — поздно.

Почему для нас всегда становится слишком поздно, Кира?»

Хмельная патока солнечных лучей пролилась с неба на серый асфальт, расцветив его золотистыми пятнами-лужицами света. Она светилась бы в этом свете. Сверкала бы, как солнечный зайчик. Ангел-хранитель.

Он любил ее. Маленькой девочкой, сосредоточенно объясняющей ему, мальчишке, как правильно заплетать французскую косу. Красивую старшеклассницу, на которую пялились все мальчишки выпускных классов. Молодую девушку, к которой он пришел однажды ночью, истерзанный, изломанный, с надломленной душой.

Она не узнает об этом никогда. Просто много лет назад он хотел, чтобы она жила. Как обычная девушка. Чтобы обрела настоящую любовь. Чтобы родила любимому человеку детей. Чтобы проклятая сила «карт» никогда ее не коснулась. А вышло… так как вышло.

Он должна была жить. Жить, а не захлебываться болью. А ведь тот, кто был его учителем, нашел один-единственный рычаг давления на своего строптивого избранника. Девушка. Тоненькая, светлая, ясноглазая. Кира.

Он был распят. Две недели обнажен душой. И день за днем его мысли, его воспоминания, его чувства с педантичностью исследователя препарировал ненавистный Король Пик. Это больно, когда все то светлое, что жило в нем, втаптывалось в грязь. Это больно, когда садист заставлял ненавидеть ее, вожделеть ее, мысленно терзать, растаптывать, вспарывать ее улыбку. Как больно… Тогда ему казалось, что он выстоит. Но к концу второй недели он уже плакал. Кровавыми слезами плакал. Собственным естеством, превращенным в кровавые ошметки, и молил об одном: не трогать, пощадить ее. Только не она… Она не должна пройти через этот ад. ОН дал слово: никто не сделает ее «пикой». И слово свое ОН сдержал. До последнего своего вздоха. Вот только она все равно стала «картой».

Инициация «пики» — любой «пики» — растягивается на долгие часы. Сначала боль еще можно терпеть, но с каждым мгновением она становится все невыносимее, пока инициируемый не начинает умолять мучителя прекратить, оставить его. Высшие же «карты» снова и снова переживают собственную смерть. Пока не примут боль как часть себя. Пока не полюбят ее остатками души…

«Кира… Я не помню ничего из той ночи. Той, самой первой нашей ночи. Я помню только рассвет. Ты была рядом, ты, воплощение любви на земле, луч света в моем персональном аду, и это твой поцелуй вернул меня к реальности. Это твои губы доказали мне что я — жив. Это твои руки показали мне, что я все еще способен чувствовать нежность.

Я поклялся себе — никто и никогда не причинит боли тебе, потому что любил тебя, каждый миг, каждый вздох, каждую мою вечность, до краев заполненную болью. И когда спустя год я пришел, чтобы забрать тебя у Ника, я нарушил данное самому себе слово. Я вошел в твою душу, потому что стал частью тебя…

Кира… моя Кира… Ты всегда была только моей Кирой. Девочкой, девушкой, женщиной, которую я люблю. Единственной в моей жизни. И видит Бог, сейчас я хочу быть с тобой. Даже если это будет означать для меня смерть. Еще раз увидеть тебя, коснуться твоих губ. Я не боюсь боли. Я не боюсь смерти. Я боюсь жизни, в которой не будет тебя…»

Он глубоко вдохнул по-осеннему прохладный воздух. Такой светлый день. И тепло, в общем-то, не по-осеннему. Как здорово было бы сейчас сидеть с ней в беседке, закутавшись в пледы и пить чай. Смотреть в небо, смеяться над шутками и не помнить всего этого кошмара.

…В кармане зазвонил телефон. Кажется, это снова Червонная Дама. Гонору — ворох, но паниковать эта дама не станет без причин, а значит и звонить. Началось…

Принцип меньшего зла. Нельзя допустить, чтобы все, ради чего они так убивались, пошло прахом. Хорошее объяснение. Но не для него. Он должен сохранить этот город для Киры. Чтобы ей, его любимой, его женщине, было куда вернуться…

♦♦♦♦♦♦♦♦

— Я оставлю тебя на пересечении Волгоградского со МКАДом, — Ника вела очень уверенно, будто всю свою сознательную жизнь водила. Или изучила на дороге каждую трещинку. — Поддержка уж на месте. Саша останется с тобой, а я поеду дальше, мне придется побегать между Горьковским и Щелковским направлением. Там сейчас только молодняк, да и то не выше Восьмерки…

— Ты давно… — Сева бросил на нее быстрый взгляд.

— Мне тридцать, Севочка. Инициировали в тринадцать. Так что я самый старший Валет в Колоде, — она говорила так спокойно, будто рассказывала об учебе в средней школе.

— Но это же…

— Гадко? — женщина рассмеялась, красивым чистым смехом. Истинная Черва. — Нет, что ты… Мой учитель дождался, когда мне исполнилось четырнадцать, и только тогда по-настоящему взял. Я была не против. Он был великолепным любовником и прекрасным учителем.

— И что потом?

— Потом его убили. Он поехал по делам своей компании в Китай. Мы с тамошними хозяевами тогда договорились, что он приедет и уедет. Убил какой-то стихийный отморозок.