Третья девица, на которую меня возложила, воля столь неблагоприятных ко мне обстоятельств, тоже была достаточно юна, так что трудится пришлось буквально до пота, но сочувственные вопли собравшихся, а пуще — опасения за свою жизнь — привели к желанной победе. Вот только девица охала и ахала мне на ухо так, что я чуть было не оглох.
Помятуя это, четвертой своей избранницей я сделал особу постарше. Была она чрезмерно непривлекательна, приходила сюда уже четвертый год подряд и выбором моим была весьма осчастливлена. Я же считаю его ошибочным ибо, как показалось мне, с возрастом потребный мужам вход отнюдь не увеличивается, преграда же на пути вожделения, наоборот, укрепляется.
Преуспев на этот раз я вновь поднялся и, оглядевшись, узрел с печалью в сердце, что из распаленной моими подвигами толпы немало нашлось охотников, чтобы помочь девицам расстаться с их девственностью. Были это, в основном, те, кто, сделав на меня верные ставки, деньги на том заработали. Посему пришлось мне вернуться к этой, последней моей девице. Она, в прочем, ни мало не огорчилась, наоборот: от девичества своего избавившись, громогласно объявляла, что готова и двадцать раз подряд мне отдаться за такое с моей стороны уважение.
На двадцать меня однако же не хватило бы и я уже с ужасом чувствовал, что придется мне выйти из под столь спасительного портика, но тут в безумно шумящей толпе возникли новые крики и на ступенях храма объявилась собственной персоной Быстрые Глазки, облаченная в мужской наряд.
Призвав собравшихся к тишине, она громогласно объявила, что вот она — путешественник из чужедальних стран и настолько убедилась тут величием Богини Матери, давшей великое обилие силы немощному старцу, то есть мне, что готова не только отказаться от веры своей, но и поить-кормить всю собравшуюся вокруг храма голытьбу ночь напролет.
Тут же возникло в толпе безмерное ликование и большой шум, меня, как раз завершившего очередной подвиг, подняли на руки и вся масса народа, предводительствуемая моей рыжеволосой сообщницей, устремилась к таверне, где мы с утра остановились. Нужно отметить, что и многие жрицы за нами привязались, ибо зарабатывать на нужды Богини проституцией было у них в обычае. Так что и одного серебряка хватило бы, для обладания любой из них.
В таверне Денра не скупилась, а тут же приказала хозяину выкатить сразу три бочки вина, меня же поспешно вытащила из толпы.
— Не бойся, Бес, — сообщила она. — Хоть родственники той девицы и шли за нами по пятам, но сюда войти они не решатся. А, хоть бы и вошли, ничем не смогут тебе повредить. Нам же осталось совсем немного до темноты.
Так, в соответствии с ее словами, и получилось. В темноте же, мы, удалившись от пьяной толпы, заперлись в одной из комнат таверны с окнами на реку и, разорвав простыни, спустились по ним в воду, а затем в поспешности поплыли к утлому суденышку своему. Немало благодарил я Добрых Богов при том, что плаваем мы все очень хорошо и способны развивать в воде достаточную скорость. Милой моей Трине, правда, для пущей безопасности пришлось дать надутый воздухом бурдюк из под вина. Это наше плавание замедлило, а все же не настолько, чтобы стоило из-за того сетовать.
110
Быстро уносимые парусом подальше от злополучного города, мы благословляли попутный ветер, сердитый же Крикун уже во второй день обрушился на меня с упреками, что вот, де, я растратил так много денег, да еще и навлек на наши головы гнев местных обитателей, которые, наверняка, бросятся в погоню. Глазки же резонно ему возразила.
— Послушай, Гарл, — сказала она. — Всего-то и дел, переодеться Бесу старцем Светочем. Кто его узнает? Касательно же денег — разве не мало выручили мы их делая на Беса ставки? Всего и потеряли каких-то пятьдесят золотых. Ему теперь и осталось всего ничего — полтора десятка дев.
— О не говори при мне о девах, — простонал я, все еще не оправившись от подвигов своих. — Даже думать о них не могу.
Тут же облачился я в длинное одеяние и расхаживал теперь не иначе, чем с последним изданием Кадастра под мышкой. Денра же вновь представлялась всем монахиней, а Гарл и Трина — нашими служками. В таком виде путешествовали мы по реке от селения к селению, до тех пор, пока не оказались в самых верховьях. А там произошел с нами еще один случай.
Мы как раз сошли на берег и шествовали по рыночной площади, чтобы, перекусив, пополнить запасы свои, как вдруг некий седовласый человек, весьма хорошо одетый, бросился ко мне со всех ног и в величайшей почтительности спросил, верно ли, видит во мне своего единоверца.
— Веруем мы в великих Добрых Богов, объединенных Священным Кадастром, — тут же ответствовала находчивая Глазки. — Видите же вы пред собой старца Светоча несущего благословение веры нашей на эти, столь далеко от Духовного Совета расположенные, земли.
Тут же незнакомец пал предо мною ниц, благоговейно призывая благословить его, я же, опасаясь того, что вкруг нас уже начала собираться толпа любопытных, осенил его томиком Кадастра и попросил подняться как можно скорее.
Незнакомец со слезами на глазах требование мое тут же исполнил, встав, правда, лишь на колени, но с тем огласил площадь рыночную радостными призывами и возглашениями, на кои сбежались со всех сторон еще человек десять всяческого рода купцов и ремесленников. Все они, при виде Кадастра в моих руках так же преклонились и начали испрашивать благословения.
— Не гоже, чада мои, — выполняя просьбу сию, кротко воззвал я к ним, опасаясь скандала, и в речах, помимо воли, подражая отцу Марику, — столь пред человеком поклоняться ибо мы только Добрым Богам служим и в них, милосердных, веруем.
Они же наперебой принялись восхвалять меня и тут же сообщили, что вот в государстве сем, своей веротерпимостью похваляющемся, немало есть их, верующих в Богов Кадастра, но, будучи оторванными от Духовного Совета и пастырей наших, пребывают во тьме невежества, не ведая, какие в Кадастре за последние годы могли быть изменения.
Тут Быстрые Глазки, сразу смекнувши, что единоверцы наши — люди совсем не бедные, громко обратилась к ним, сообщив, что вот де я, благостный и блаженный старец Светоч, в мир наш грешный явился, дабы свет истинной веры нести, а уж град сей мечтал таковым осчастливить с тех пор, как на свет народился. И что по отцовской линии род свой веду от самого Гранзипуга, того что первый Кадастр составил, тогда еще трем Богам посвященный, а по материнской — от Лигротомаги, иеромонахини, что преумножила количество Добрых до священной девятки.
Заслышав такие речи, самый уважаемый из единоверцев наших, пользующийся авторитетом среди остальных, почтительно пригласил нас под сень скромной кровли своего недостойного жилища, дабы вкусить там скудную трапезу и выслушать проповедь, с которой я, буде на то моя милость, к ним обращусь. И Глазки, до земли мне поклонившись, умоляла добрым людям не отказывать.