приверженцам старой веры. Он так и говорил про наших богов: старая вера. Из-за этого разругался с Вальгардом, основателем рунного дома, со многими хёвдингами, которые всегда поддерживали его, даже со старыми дружинниками.
— Если бы не эти бритоголовые, неужто бы Сторборг не отбил нападение Бездновых мертвецов? — говорили нам. — Неужто бы оставили город?
И сейчас Харальд хочет построить на месте сгоревших домов большой каменный сольхус и отлить для него настоящий золотой шар, чтоб весь город издалека видел, где живет истинный бог. Говорит, что только его милостью был спасен город.
На этом месте гость всегда шарахал кулаком по столу и рычал, что никто не видел солнечных жрецов в битве с драуграми, зато все знают, как погиб Вальгард, как бились и теряли людей вернувшиеся хёвдинги. Те люди, что никогда не преклоняли коленей перед богами, ничего не просили и лишь возносили хвалы Фомриру, благодаря за даруемую силу.
И с каждым рассказом я всё больше убеждался, что все беды Бриттланда из-за солнечных жрецов и их проклятого бога. Как знать, может, именно солнечный жрец навроде Гачая четыре года назад уговорил некоего дикого бритта поднять оружие на всем острове. Что он пообещал? Оружие? Войско? И нападение драугров уж больно им на руку. Так не Гачай ли завершил ритуал? И по всему выходило, что именно он. Больше никто так хорошо не знал Ульвида и его задумку…
— Дранк! — в очередной раз закричали пирующие.
Я присоединил свой голос к общему крику. Прислушался к разговорам поблизости. Рысь яростно доказывал хускарлу напротив, что тот ни в жизни не отличит бритта от норда, если обоих одеть в одинаковую одежду. Хускарл же с пеной у рта кричал, что хоть голыми их поставь, всё равно различит.
— Я этих бриттов… ик… кишкой чую! Слышишь ты, рыжий? Кишкой!
Леофсун потянулся к вороту рубахи, намереваясь ее снять. Неужто решил поспорить? Я дернул его за пояс, усадил на место и сказал, что сверну ему нос на другую сторону, если он не заткнется.
Простодушный напивался молча, и его коровьи глаза постепенно наливались краснотой и злостью. А Аднтрудюр уже столковался с какой-то бабенкой и собирался отлучиться ненадолго. Я указал на Херлифа и знаками пояснил, чтоб шурин захватил его с собой. Аднтрудюру это не больно понравилось, но он послушался. Нашептал чего-то бабенке, та захихикала, покивала и убежала. Аднтрудюр дернул Простодушного, и тот, не особо соображая, что от него хотят, поднялся и пошел на выход.
Рядом завизжала тальхарпа, зазвенели струны арфы, запели дудки. И Стейн, уже раскрывший рот, отвернулся. Хвала… — кого там в таком случае нужно хвалить? — ну, пусть Мамиру, богу судьбы и мудрости.
Когда поток дарителей стих, а это случилось на четвертый день после разгрома драугров, в гости отправились уже мы. Битва завершена, и теперь пришла пора закрыть старые долги.
Рунный поселок выглядел уже не так внушительно. Крепкая ограда зияла дырами, вымощенная дорога от пристани выкрасилась в грязно-бурый цвет, пустые дома смотрелись осиротевшими. Лишь из одного места тянулся тоненький дымок.
По словам Эгиля, Скирикр после сожжения деда вернулся в отчий дом, выгнал рабов, помощников и учеников, которые пришли туда после битвы. Остался только он сам и его хирд, сильно потрепанный во время сражения за Сторборг. Как зашел, так больше и не показывался в городе.
Мы прошли к большому бревенчатому дому. Нас никто не встретил, не окликнул, не остановил. Альрик потянул дверь на себя, и в нос ударил густой хмельной запах.
Внутри не горело ни единой свечи, ни одной лампы, и в полумраке я не сразу различил за столом понурую фигуру. Скирикр сидел один, перед ним громоздились обглоданные кости, надкусанные и засохшие ломти хлеба. Мышь прямо перед его лицом объедала сырную голову. А вокруг стола лежали разбитые бочонки из-под пива, и не все их разбили после опустошения.
Хозяин поднял лохматую грязную голову, и я с отвращением разглядел на его рубахе потеки жира и рвоты.
— Куцый, ты? Неси еще медовухи! — невнятно сказал Скирикр.
Я не представлял, сколько нужно выпить хельту, чтобы нажраться до такой степени. Судя по всему, не меньше годового запаса Сторбаша.
— Или не Куцый? Плевать. Подь сюда. Садись. Угощайся. Или пшел в Бездну!
— Угощение твое мне без надобности. Я не гостем пришел, — негромко произнес Альрик.
Скирикр сощурился, вглядываясь в яркий свет, идущий от дверного проема.
— Кто там?
Хёвдинг шагнул через порог, нырнув в полумрак. Скирикр мотнул головой:
— Не. Не помню тебя.
Тогда в дом вошел я, встал напротив и поморщился от дурного запаха, идущего от самого Скирикра.
— А вот тебя помню. Я тебя убить хотел.
Кровник выпрямился, потянулся встать да шлепнулся обратно.
— Как же я тебя ненавидел! — пробормотал Скирикр. — Как ненавидел! Просыпался и ненавидел, ел и ненавидел, любил девку и тогда ненавидел. Хотел поймать и рвать, пока не взмолишься о прощении. Спал и видел, как жгу твои пятки, как сдираю кожу, как выламываю ребра. Потом и того стало мало. И я думал о пытках всех твоих приятелей. На каждого — особую. А ты чтоб смотрел!
Как я его понимал! Похожие думы были и у меня насчет Торкеля. А оказалось, что достаточно увидеть его на земле, изломанного и жалкого, чтобы ненависть ушла. Последний удар топора облегчил и его, и мои страдания.
А ведь я схож со Скирикром. Только не я нынешний, а другой, который еще не приносил первую жертву. Мой отец не так богат, но все же лендерман! И я тоже считал себя лучше прочих. Никто не мог безнаказанно смеяться надо мной, только мне было позволено издеваться над другими. И если бы я получил первую руну вместе со всеми, как бы я воспринял такую же выходку? Да точно так же. Как личное оскорбление.
Не повезло Скирикру. У него не было своего Растранда.
Он гулко ударил кулаком по столу и заговорил громче.
— А я ведь мог сто раз тебя убить! Ага, мог! Да решил, что веселее будет ловить вас по одному, а чтоб не сбежали, сжечь корабль.
Позади послышался явственный зубовный скрежет.
— Да чего его слушать? — прорычал Вепрь.
— Мужика того убили быстро, — Скирикр всё говорил и говорил, будто выплескивал давно передуманное и пережеванное. — Он и не понял ничего. Я потом высек Куцего. Да, Куцый? Да где его Бездна носит?