вам готовое решение (Канеман называет это работой мыслительной «Системы 1»), и это частенько срабатывает. По сути же, перед нами действие нехитрого условного рефлекса — это автоматизм, а не «работа мысли». Если же готового решения нет или оно не подходит, нашему мозгу приходится «пораскинуть мозгами», и тогда включается «Система 2» (по тому же Канеману): мозг ищет новый, неведомый ему ещё путь решения проблемы, в результате чего и появляется новый интеллектуальный объект, а интеллектуальная функция действительно работает.
Дефиниция интеллектуальной функции, как вы уже, наверное, поняли, вещь тонкая и сложная: решить, что Эльза надела слишком короткую юбку, — это просто сравнить некие шаблоны, уже существующие в сознании ее супруга (привычки Эльзы, общественные стереотипы и т. д.), а, например, придумать фасон новой юбки — для этого уже необходима работа интеллектуальной функции. По большому счёту, упомянутое мыслительное действие супруга Эльзы можно запрограммировать, призвав на помощь машину Тьюринга. Но вот создать новый фасон юбки или, например, новую парадигму в естествознании (что, кстати, и сделал супруг Эльзы) машине Тьюринга не под силу (хотя сам Тьюринг, возможно, и справился бы). Так что, грубо говоря, всё, что может рассчитать машина Тьюринга, это хотя и работа функции, но ещё не интеллектуальной. Да, эта гипотетическая машина теоретически может рассчитать любую теорию относительности — и специальную, и общую, но она не осмыслит их как самостоятельный и новый интеллектуальный объект, не выделит их в качестве такового. Отличие интеллектуальности от сколь угодно сложного счёта именно в этой способности и состоит.
Надеюсь, из сказанного вполне понятно, что новый термин для обозначения искомого ресурса нам действительно необходим. В противном случае мы продолжим смешивать подлинную «интеллектуальную функцию» с бесчисленностью наших «мыслей». Последние, сколь бы приятными они иногда ни были (например, о длине юбки Эльзы), вряд ли можно счесть ценностью, достойной статуса ресурса, а именно это нас сейчас и должно интересовать. Да, представленный термин неидеален, но он вполне рабочий. Говорят, что когда Алексея Алексеевича Ухтомского спросили, почему он назвал открытый им нейрофизиологический феномен «доминантой», он с удивлением ответил: «А как ещё можно было назвать доминанту?» Поступим таким же образом: как ещё назвать интеллектуальную функцию, если не «интеллектуальной функцией»?
Итак, мы определили понятие ресурса «интеллектуальной функции», теперь следует сказать о его ценности…
«Семёрка»
Можно не сомневаться, что на вершину социальных пирамид всегда выносит субъекта с максимально развитой интеллектуальной функцией (и в этом, понятное дело, её безусловная ценность как ресурса).
Данному тезису, казалось бы, противоречит эмпирический опыт — возьмём, например, Гарри Трумэна и Альберта Эйнштейна. Хотя президент Трумэн был, вероятно, не дурак, интеллектуальная функция Эйнштейна всё-таки кажется помощнее. Но именно Трумэн стал президентом, и это в его, а не Эйнштейна, власти было использовать атомную бомбу (хотя без последнего она вряд ли была бы изготовлена к 1945 году). Эйнштейну, впрочем, тоже предлагали высший государственный пост — президента Израиля, он, правда, отказался, но не в этом дело.
Дело в том, что наше общество состоит из множества социальных пирамид, каждая из которых представляет собой паттерн относительно самостоятельных игр. Эйнштейн в своей пирамиде безусловный победитель. А Трумэн, по всей видимости, обладал самой мощной интеллектуальной функцией среди тех персонажей, которые в силу возраста, опыта и ряда других причин могли претендовать в этот момент на президентское кресло в США (поверьте, объективно их круг был не так уж велик). Таким образом, мы не можем сравнивать интеллектуальные функции Трумэна и Эйнштейна или, например, Бориса Ельцина (тоже президента) и Виталия Гинзбурга (тоже нобелевского лауреата) — они играли в разные игры, и каждый из них побеждал на своём поле.
Впрочем, есть и куда более вопиющие примеры, свидетельствующие, казалось бы, в пользу ложности заявленного тезиса. Возьмем Джорджа Буша — младшего: что тут ни говори, сложно представить, чтобы этот человек обладал лучшей интеллектуальной функцией, нежели все возможные к этому моменту кандидаты на президентский пост в США. Но пример этот по-своему как раз замечательный, поскольку демонстрирует ряд важных моментов, которые также нужно иметь в виду…
Во-первых, понятно, что кроме феномена «интеллектуальной функции» на успех в той или иной игре влияют и другие, внешние по отношению к ней факторы, например папа-президент в анамнезе, влияние противодействующих сил (не секрет, что претендент на президентское кресло часто является просто компромиссной фигурой), совпадение мнения лидера с установками электорального большинства, экономическая и геополитическая ситуация, а также просто его «психофизика» (страдай он заиканием или астенией или будь он страшнее атомной войны, его шансы, понятно, были бы, мягко говоря, невысоки) — короче говоря, общая конъюнктура той или иной игры. Поэтому, оценивая мощность интеллектуальной функции соперников, всегда имеет смысл добавлять: «при прочих равных».
Во-вторых, на этом примере очевидно, что мы не можем, пользуясь только формальными критериями, определить подлинного победителя в той или иной социальной игре. В данном случае игру выиграл не сам Буш-младший, а те люди, которые сделали его президентом, и именно их интеллектуальной функции можно позавидовать: в забеге на ипподроме побеждает не лошадь, а тот, кто сделал на неё ставку. Лошади, конечно, торжественно повесят веночек на шею, но барыши будут подсчитывать толстые дяденьки у кассы. То есть нужно чётко понимать, в чем истинная суть той или иной игры, а не пользоваться только формальными критериями оценки — мол, он президент страны, компании или академии, а потому он самый умный, нет.
Наконец, в-третьих, следует отдавать себе отчёт в том, что о качестве интеллектуальной функции победителя (допустим, что им в действительности был Буш-младший) следует судить не по первым успехам, а по его отставленному резонансу. Представим себе, что лидером какого-то государства становится, как это часто бывает, компромиссная фигура — например, Сталин или Хрущёв. Сама по себе эта победа ещё не свидетельствует о высокой интеллектуальной функции данного субъекта. Но впоследствии игра меняется — теперь лидер сам определяет круг своих приближённых и при правильном подборе вполне может создать ситуацию, которая превратит его в «культовую» фигуру (что и сделал Иосиф Виссарионович), а может и наломать дров — тогда в его окружении инициативу возьмут лица с более мощной интеллектуальной функцией, а сам он вылетит в трубу, как это и случилось с Никитой Сергеевичем.
Государственные деятели взяты мною для примера только по той причине, что их знают все. Но на самом деле, конечно, эта борьба интеллектуальных функций разных людей друг с другом идет повсеместно — в любом офисе, на предприятии, в транснациональном холдинге, в научном сообществе, в Нобелевском комитете, на бирже и в конкретной индустрии. Даже в семье. Везде своя игра