Читать интересную книгу Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

В 1812 году на несколько месяцев собор Сретенского монастыря становится фактически главным — кафедральным — храмом Москвы и тем самым России.

Перед вступлением армии Наполеона в Москву игумен монастыря Феофилакт часть монастырских ценностей и казну вывез в Суздаль, другая часть, в том числе серебряный ковчег с мощами Марии Египетской, была спрятана в обители, в которой оставались семь человек братии, в основном престарелых иеромонахов.

Заняв монастырь, французы ограбили церкви, содрали серебряные оклады с икон, забрали чаши, ризы, монахов били, допытываясь, где спрятаны сокровища, но те не выдали тайников. Французы заняли монастырь под жилье, в храмах устроили госпиталь. Единственно не привлекла их внимания скромная церковь Николая Чудотворца, в ней продолжались службы.

Современник рассказывает, что старик священник Сретенского монастыря во всех молитвах упоминал имя царя Александра I. Об этом донесли Наполеону, и он приказал исключить из молитв имя царя, а включить его, то есть Наполеона. Священник сказал посланцу: «Донесите своему государю, что я и под рукою палача буду молиться за императора Александра». Это геройство, замечает современник, неприятели уважили и оставили священника в покое.

В пожар 1812 года, как было сказано ранее, Большая Лубянка не горела. «Весь Сретенский монастырь по власти Божией от пожара уцелел, — доносил игумен Феофилакт начальству, — и вреда ему по строению, кроме стекол, не произошло» В то же время большинство московских приходских храмов, все кремлевские, включая Успенский собор, серьезно пострадали.

Две недели спустя после ухода Наполеона вернулся в Москву архиепископ Августин с главными московскими святынями — Владимирской и Иверской иконами Божией Матери. Он остановился в Сретенском монастыре. 12 декабря от Сретенского монастыря по кольцу Белого города прошел крестный ход с иконой Владимирской Божией Матери: так происходило освящение столицы после пребывания в ней врага. По возвращении у монастыря состоялось торжество: главнокомандующий Москвы граф Ростопчин прочел полученные им донесения о новых победах русской армии, прогремел салют из установленных у стен монастыря трофейных французских орудий.

Владимирская икона Божией Матери находилась в Сретенском монастыре до апреля 1813 года, затем ее перенесли в восстановленный и отремонтированный Успенский собор. С этого события в послепожарной Москве церковная жизнь возобновилась во всей полноте.

Следующее столетие — с конца 1810-х годов и до революции 1917 года — в истории Сретенского монастыря было спокойное. День за днем текла обычная монашеская жизнь, службы в его храмах посещались и москвичами, и иногородними паломниками.

По указу Екатерины II о «Духовных штатах» Сретенский монастырь был определен как необщежительный и заштатный. Это значило, что он не получал государственного содержания, монахи пользовались от монастырского дохода только общей трапезой, остальное же — одежду, бытовые хозяйственные предметы — должны были приобретать на собственные средства от служения треб и «трудоделания».

В начале XX века монастырская братия состояла из архимандрита, шести иеромонахов, четырех иеродиаконов, четырнадцати послушников — всего двадцать пять человек.

Однако монастырь постоянно занимался строительством: ремонтировались старые постройки, возводились новые. На улице, у Святых ворот, встала часовенка, были построены помещения для церковно-приходской школы и гостиницы, хозяйственные службы — сараи, конюшня, каретник. Незадолго до революции началось строительство на монастырской территории доходного дома, в котором предполагалось сдавать помещения торговым конторам, но строительство его (ныне дом № 21 по Большой Лубянке) было завершено после закрытия монастыря, уже в советское время.

23 января 1918 года Совет Народных Комиссаров издал декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Этот акт законодательно закрепил политику новой революционной власти в отношении всех церковных учреждений и религии вообще, которые в конечном итоге должны были быть полностью упразднены и уничтожены. По этому декрету церковь лишалась в какой бы то ни было форме государственной поддержки, ей запрещалось любое участие в политической жизни, закрывались церковные учреждения: учебные заведения, монастыри, а все церковное имущество — земля, постройки, предметы культа — изымалось из владения церкви и объявлялись «народным достоянием». Верующим гражданам было оставлено право образовывать и регистрировать общины, которые должны существовать исключительно на их личные средства; естественно, общины облагались налогами. На практике все это выливалось в бесконечные придирки, проволочки и отказы в регистрации по той или иной причине. В 1918 году были запрещены крестные ходы по улицам города как нарушающие общественное спокойствие.

Ряд московских монастырей был приспособлен под концентрационные лагеря. Сретенский эта судьба миновала, но поскольку как монастырь он был ликвидирован, то оставшаяся братия в числе пяти человек (в предреволюционный год братии насчитывалось тридцать четыре человека) образовала совет общины, и монастырские церкви должны были действовать как приходские. Совет образовали архимандрит Сергий, иеромонахи Владимир и Димитрий, монах Алексей, священник Преображенский. Кроме них в совет вошли епископ Можайский Борис и митрополит Верейский Илларион. Илларион не был прежде насельником обители, в Сретенский монастырь его привели обстоятельства и случай, но ему выпало сыграть в жизни и истории монастыря важную роль.

Митрополит Илларион (в миру Владимир Алексеевич Троицкий) родился в 1886 году в селе Липицы нынешнего Каширского района Московской области в семье священника. С детства он испытывал высокую радость от духовных и церковных впечатлений в их неразрывности с народной жизнью.

«Широка, просторна страна родная! — писал он, вспоминая свои детские переживания. — Бедна она внешними эффектами, но богата красотами духа!.. И есть одно украшение смиренных селений… Божьи храмы с колокольнями смотрятся в зеркало русских рек. С детства привык я, мой милый друг, видеть такую именно картину на своей родине, на берегах родной Оки. Войдешь у нас в Липицах на горку позади села, посмотришь на долину Оки, верст на сорок видно вдаль. Только в ближайших деревнях своего и соседнего прихода разбираешь отдельные дома, а дальше заметны лишь здания Божьих храмов: красная тешиловская церковь, белая церковь в Лужках, в Пущине, в Тульчине, а на горизонте в тумане высятся каширские колокольни…

Приедешь, бывало, домой на Пасху. Выйдешь к реке. На несколько верст разлилась, затопила всю равнину. И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа воскресшего… Ярко и ласково светит весеннее солнышко, шумно бегут по канавам мутные потоки, важно расхаживают по земле грачи, вся земля проснулась и начала дышать, зеленеет уже травка. Оживает природа, и смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глазах. Долго и молча стоишь зачарованный…»

Подобное описанному Илларионом ощущение единства родного пейзажа, храма и светлой радости жизни — и после многих лет советской атеистической пропаганды — все-таки жило в сознании и памяти народа. Всем памятно, с каким восторгом и замиранием сердца читались ходившие в шестидесятые годы в самиздатских копиях «Крохотки» А. И. Солженицына, и особенно миниатюра о церквах «Путешествуя вдоль Оки», в которой речь шла о тех же местах, о которых рассказывает митрополит Илларион. И хотя Солженицын пишет о разрушении, о гибели, об уничтожении, о торжестве зла и смерти духа, читателем вычитывалось иное — о теплящейся еще жизни и о надежде на воскрешение.

Илларион в своем образовании прошел традиционный путь сына священника: духовное училище, семинария, Московская духовная академия. Академию он окончил со степенью кандидата и был оставлен при ней для продолжения научной деятельности в области богословия и для преподавания. Темой его научных исследований стало изучение православного учения о роли Церкви в православии. «Вне церковной жизни, — утверждал молодой богослов, — нет истинной веры».

Митрополит Илларион — заключенный Соловецкого лагеря. Фотография 1920-х гг.

В 1913 году он принял постриг и был наречен Илларионом. В том же году он был утвержден в звании профессора Московской духовной академии, четыре года спустя избран ее инспектором. Иллариона любили и преподаватели, и студенты. На Поместном соборе Русской православной церкви в 1917 году, собравшемся для восстановления в Русской церкви патриаршества, убедительная и яркая, образная речь Иллариона оказала большое влияние на мнение Собора.