Кроме постов, на Тракте иногда попадался гонец с донесением. Почтовых голубей уже не выпускали: холода настали настоящие зимние. Ночью даже вороны не раскрывали рот, сберегая тепло. А уж летучие скаты “Рейда” по такой погоде и подавно забивались поглубже в логова, укладывались друг на друга стопочкой, и тихонько сопели, видя сны о теплых летних облаках… Енот знал, что на высоте холодно даже летом; каково же скату зимой — боялся представить. Так что западники узнавали новости со скоростью лошади, а “Рейд” вместо дня полета уже третьи сутки ночевал в промерзлом лесу.
Но в лесу хотя бы дров хватало. Расчищали до земли широкий круг, в снег втыкали шесты. На шесты натягивали плотную ткань, посреди шатра разводили костер — получался самый настоящий вигвам, какие землянин видел в кино про индейцев. Дров не жалели, землю прогревали хорошо. Сдвигали огонь к выходу, где всю ночь его будут стеречь выделенные костровые. В отличие от часовых, им разрешалось сбивать ночное зрение, смотря на огонь. Пару часовых ставили снаружи, третий постоянно проходил от одного к другому, не позволяя спать, и подменяя самого замерзшего; после полуночи заступала следующая тройка, и еще одна перед рассветом. Прочие, кому выпадал отдых, стелили кошму, укладывались плотно в ряд, кутались как могли; довольно скоро усталость брала верх.
На первой же ночевке синеволосая ехидно поинтересовалась:
— Ну что, спина к спине, как на острове?
— Я тебя резать не собираюсь. — Енот больше думал, как бы согреться.
— Не боишься? — удивилась Эсдес.
Землянин душераздирающе зевнул:
— Если захочешь меня зарезать, сделай это на рассвете. Пока не высплюсь — могу и не заметить.
И подумал: “В этот мир я попал, умру здесь — попаду еще куда-нибудь. Мне умирать легко, потому как в перерождение верить не надо. На опыте знаю, что реинкарнация есть…”
Эсдес удивилась по-настоящему:
— Ты же никак не удержишь меня от мятежа. А эти солдаты верны мне!
Понял и Енот, что заснуть ему пока что не судьба. Встал, закутался плотнее в длиннополый стеганый халат, подошел к огню, из черного котелка зачерпнул горячей воды. Ответил:
— Ну, переметнешься. В следующий раз просто не будет суда, убьют, и все. “Рейд” победил тебя, находясь в подполье. Теперь Надежда располагает ресурсами всей страны. К тому же, нас действительно поддерживают в Империи.
Глотнул чуть остывший кипяток. Прибавил:
— Мы проехали всю западную окраину Столицы. Там, где мы проезжали, люди не противопоставляют Ривер и Эсдес. В народном сознании вы два равно знаменитых генерала. Просто ты воевала с внешними захватчиками, а Ривер с внутренней сволочью.
Допил кружку. То ли поежился от холода, то ли плечами пожал в недоумении:
— Надо ли воевать за все выгоды высокого положения, если тебе и так его на блюдечке дают? Или ты правда любишь войну больше даже Тацуми?
Эсдес вздрогнула:
— Вот об этом поговорим после. Давай-ка сперва вернемся домой с войны, с этого мерзкого холода.
— Золотые слова, — буркнул заворачивающийся в кошму Енот.
На другой день въехали в сожженную деревню — по меркам Тракта и Великого Леса, деревня считалась большой и богатой. Триста дворов, несколько смолокурен, в каждом сарае распялки для шкур, четыре лесопилки… Во дворах неубранные трупы хозяев; скипидарные печи без присмотра затекли, керамические перегонные кубы расколоты; в нескольких местах остались только крепления и трубки: наверное, от увезенного металлического куба. На распялках для волчьих шкур клочки; с лесопилок снято все железо, вплоть до кованых гвоздей. И повсюду объеденные тела: либо западники не боялись эпидемии, либо не хоронили убитых для пущего страха.
— Что-то ты спокоен, — сказала Эсдес. — Ты хоть понимаешь, что это ваш Рейд впустил козла в огород?
Енот прикрыл глаза. Ответил неестественно ровным голосом:
— Рыцарята нарушили договор. Это их выбор, не наш, — и прибавил:
— Ты, к примеру, так и не предала Онеста. Хотя он-то тебя списал, не постеснялся.
Промерзшую землю ковырять было нечем: везли только широкие деревянные лопатки разгребать снег под шатром. Но и бросать… Возились день, вырубая примерзшие трупы тремя боевыми топориками и одним хозяйственным; в селении не то, что топоров — подков на дверях не осталось. На триста дворов приходилось больше тысячи жителей. Но, видимо, здоровых и пригодных к работе западники угнали. Иначе “Рейд” не управился бы и за неделю. К вечеру тела стащили, наконец, в самую большую смолокурню: подальше от опушки, чтобы не вызвать лесной пожар. Долго возились, разжигая промороженное дерево: в разграбленном селении не нашлось ни скипидара, ни масла. Насквозь провоняли дымом.
Ночью никто не смог уснуть; холодное звонкое полнолуние коротали за разговорами. По молчаливому соглашению, говорили о чем угодно, только не о погибших. Открыли винный запас, кружку с парящим красным передавали по кругу, не считаясь ни званиями, ни родовитостью.
Эсдес оказалась от Енота направо; отхлебнув свою долю, передала кружку дальше и сказала:
— Ты тоже не сбежал. Хоть и мог. Впрочем, ты и выиграл только потому, что не сбежал. Не сменил путь.
Енот зевнул: горячее вино после дня беготни по холоду вгоняло в сон. А раздраженные дымом глаза не закрывались. Ответил:
— Надежда тоже удивлялась, все глубокий смысл искала…
— Нет, правда, — спросила синеволосая. — Почему?
— А что, — фыркнул землянин, — и так можно было?
Эсдес поперхнулась кипятком, вспомнив, как сама дважды думала точно так же: когда узнала о дезертирстве Надежды, и когда услышала, что Вал запросто сломал об колено Второй Проклятый Меч. Сменила тему:
— Отдыхать будем?
Енот запечалился:
— На каждой такой деревне день терять? Да что я голову ломаю, ты командуешь. План тебе известен, решай.
Эсдес подумала и приказала:
— Завтра станем на дневку. Днем спать не так холодно, и часовым будет легче всматриваться. Только надо отойти отсюда подальше. Мало ли кто притянется на дым погребального костра.
* * *
Дым погребального костра повстанцы заметили еще утром; но по зимнему лесу, где все коряги с ямками заботливо укутаны снегом, быстро не потопаешь. Так что шесть пятерок лесных братьев вышли к огромному черному пятну, к бывшей смолокурне посреди бывшей деревни на западном тракте бывшей Империи, только в полдень.
Жить захочешь — научишься читать и следы; благо, на снегу они глубже и отчетливей, чем на примятой траве. Через несколько часов тридцать вооруженных чем попало бойцов столпились в котловине, слушая вернувшихся разведчиков:
— Дюжина конных. Это, верно, они хоронили. На дневке стоят, отдыхают. Оно и понятно, небось, вчера от зари до зари тела таскали.
— Не боятся, значит. Открыто едут, — задумался атаман. — Флаг или знак имеется?
— Нет, но я узнал нескольких