К обеду на батарею прибыл лейтенант из особого отдела, вместе с ним, также на конях, возвышались двое автоматчиков. При подъезде к батарее они громко разговаривали, смеялись. Поначалу я обрадовался, что расследовать происшествие будет не какой-нибудь брюзга-старик, а мой сверстник, тоже, наверное, бывший студент, может, и из Ленинграда, только не с педагогического, а с юридического факультета. Но когда гость, не поздоровавшись, небрежно козырнул и скороговоркой сообщил, что он лейтенант Капицкий, я насторожился.
— Где взорванная пушка? — строго спросил он, ни к кому не обращаясь.
Его черные колючие глаза смотрели мимо меня, не оставляя никакой надежды на доверительный, товарищеский разговор, как будто мы с ним не были вчерашними студентами. На Капицком была новенькая, непомятая гимнастерка, хрустящая портупея, а щеголеватые галифе наглажены так, что стрелка на сантиметр выпирала наружу. Узкие голенища блестевших хромовых сапог плотно облегали нежирные икры ног. И сопровождающие его автоматчики, словно вынутые из конфетных оберток, отличались от моих огневиков, как новенькие гвозди от только что вытащенных из досок — старых, изогнутых и ржавых. По «гостям» было видно, что они не таскали из болота тяжелые гаубицы и не налегали грудью на высокие грязные гаубичные колеса.
Первым делом лейтенант-особист разогнал расчет третьего, пострадавшего орудия на тридцать метров в разные стороны от гаубицы и приказал каждому вырыть для себя окоп-колодезь. Это чтобы солдаты не общались между собой и чувствовали себя арестованными. Пока под присмотром автоматчиков огневики отрывали свои полевые камеры, Капицкий повел меня в мой блиндаж й приступил к допросу. Я был старшим офицером на батарее, а потому за все в ответе.
— Покажите мне ваше оружие, — вежливо попросил особист.
Я подал ему свой автомат. Капицкий молча положил его у своих ног. Потом как-то обыденно тихо спросил:
— А почему разорвался ствол у орудия?
— Скорее всего у снаряда был неисправный взрыватель: сработал преждевременно, когда снаряд еще не покинул ствола.
— А может, чехол со ствола не сняли или грязь в стволе накопилась? — ядовито спросил следователь, склонил голову набок и нарочито дурашливо приоткрыл рот.
— Орудие — не мусорный ящик, чтобы в нем мусор скапливался, посмотрите другие гаубицы, как они ухожены. Это и полковник Урюпин может подтвердить. Он только что был у нас. Чехол же до сих пор свернутым у орудия лежит.
— Это все и после можно сделать. А может, специально решили вывести орудие из строя?! — угрожающе вперился в меня особист.
Ранее я никогда не имел дел с органами и не был под следствием, поэтому не представлял, что можно вот так откровенно шельмовать.
— Сегодня одно орудие, завтра — другое, смотришь — и выведена батарея из строя, — не обращая внимания на мое возмущение, продолжал лейтенант. — Сколько человек убито и ранено при взрыве ствола?
— Никто не пострадал! — с гордостью заявил я.
— Как?! Так вы специально их спрятали, прежде чем взорвать ствол! Значит, людей пожалели, чтобы они не выдали вас! — Капицкий как бы между делом взялся за ремень, перевел кобуру с пистолетом из-за спины на живот и уже резко потребовал: — Ну, отвечай лейтенант! С какой целью, по чьему приказу взорвали орудие?!
Такое обращение смутило и напугало меня. Дело принимало серьезный оборот.
— Кто ваши сообщники?! А может, чтобы взорвать орудие, песочку в ствол подсыпал?!
Этого было достаточно, чтобы меня расстреляли. Но я нашелся:
— Да где же вы в болоте песок возьмете?
Снова и снова, в какой уж раз я повторял по требованию Капицкого, как все случилось. Но особисту требовалось «признание»:
— Снаряд и ствол разлетелись вдребезги — это факт! И ничем не докажете, что они были чистыми. А то, что люди не пострадали, только отягощает вашу вину. Признавайтесь чистосердечно — это облегчит вашу участь. Подумайте над этим. А я пока расчеты допрошу.
Лейтенант удалился, прихватив с собою мой автомат. В дверях блиндажа замаячил автоматчик.
Капицкий долго допрашивал других батарейцев. Особенно тщательно — солдат 3-го расчета. Когда он вернулся ко мне в блиндаж, я ничего нового сказать ему не мог.
— Кое-что проясняется, — загадочно сказал он, садясь напротив меня. — Признавайтесь и называйте сообщников.
— Я сказал вам все. Давайте отстреляем все оставшиеся в этой партии снаряды — проверим, нет ли среди них порченых, — предложил я.
— Ты что?! Хочешь, чтобы я вместе с тобой порвал остальные орудия?! С моею помощью выполнишь вражеское задание?! — вскипел Капицкий.
— Отчего же они порвутся, если, по вашей версии, взрыватели у всех снарядов исправны, а орудия мы в вашем присутствии еще раз почистим. А снаряды все равно расходовать надо, скоро пехоте поддержка потребуется.
— Будем судить тебя, лейтенант, за умышленный подрыв орудия, и никак ты не отвертишься. Так что пойдешь со мною в СМЕРШ.
Я знал, что из СМЕРШа не возвращаются. Ни за что ни про что недавно увели раненого Волкова, вырвался человек к своим — «свои» и увели, привязав за руку к стремени коня. Мне стало страшно. Там, в СМЕРШе, тем более не докажешь свою невиновность, а им свою работу надо показывать: дескать, не даром хлеб едят. Горько умирать предателем от пули своих, уж лучше бы немцы убили.
Следователь, с видом, что все выяснено и моя вина доказана, поднялся и направился к выхолу. В этот момент меня осенило: роковой выстрел третьего орудия был по счету вторым! Если бы гаубичный ствол был грязным, он взорвался бы при первом же выстреле!
— Но это же был второй выстрел! — отрешенно вскрикнул я вслед особисту.
— А какое это имеет значение? — не оборачиваясь, бросил Капицкий.
— Нет, ты послушай, я докажу тебе, что ты, лейтенант, неправ! — закричал я изо всех сил.
Мой крик и обращение на «ты» возмутили следователя. Он вернулся, чтобы поставить меня на место. Сел и с насмешкой уставился на меня.
— Если бы ствол орудия был грязным или в чехле, то в стволе взорвался бы первый снаряд. Но у первого снаряда был исправный взрыватель, а потому выстрел был нормальный. Почему же взорвался второй снаряд, когда ствол был уже прочищен первым выстрелом, а чехол был сорван напором воздуха, как считаете вы? Да потому, что у него был неисправный взрыватель! — высказался я.
Капицкий задумался. Мучительно долго он искал отпор моим убедительным аргументам, понимал, что рушится весь выстроенный им каркас предварительного обвинения. Потом лицо его просветлело, он улыбнулся и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});