Читать интересную книгу Muto boyz - Павел Тетерский

Кондовые округлые часы на стенке пироговского номера показывали что-то около половины третьего, и мы с Чиком решили, что пора идти спать. Свинство писателей начинало достигать апогея, а мы сами находились как раз в той стадии, когда ещё можно рассчитывать на отсутствие абстинентного синдрома с утра, но уже хочется принять участие в окололитературном трёпе, а уж в этом-то случае абстинент будет неизбежен. Мы встали из-за стола, прихватив остатки виски (поразительно, но эти водочные фанаты их почти не пили!), и, не прощаясь, покинули пятьсот двадцать первый.

Чикатило принял убогий душ и завалился спать, а я включил настольную лампу и открыл его рукопись. Чика поселили в номер с каким-то молодым писателем из Новосибирска, но он безнадёжно завис на одной из попоек, и в ближайшие несколько часов его возвращения, слава богу, ожидать не приходилось. Я сначала хотел завалиться на его кровать, но потом побрезговал и сел за шаткий столик, на котором стояли телефон и графин воды. Немного поизучал титульный лист и начал читать.

И вот тут-то меня и поджидал главный сюрприз. Это была книга НЕ про Полуголубя. И не про Рязань. И не про Путанта Негрютку, и не про Конопляна — она вообще не имела никакой связи ни с Тетрадью По Всему, ни с населяющими её уродцами, ни с тем Чикатилой, которого я когда-то знал. Это были сто с лишним страничек А4 про парня, который жил в Амстере, топтал своими конечностями его мощёные улицы, любил шальные деньги и совался во все дыры, а к тридцати годам оказался в тупике. В полном и безнадёжном, как пьянство литераторов.

Я не знал, что думать по поводу ценности Чикатилиной писанины — друзья не должны оценивать произведения своих закадык, это дело критиков. Друзья здесь находятся с ними в неравных условиях — они знают больше, чем нужно. В каждой буквочке я видел Чикатилины комплексы, фишки и заморочки. Они переворачивали всё с ног на голову и трансфермировали текст во что-то совсем иное, что было известно только мне одному.

Я пытался объективно найти какие-нибудь огрехи, просчёты, банальности. Чуть ли не молился, чтобы Чик придумал какую-нибудь явную чушь — типа утлого судёнышка и романа со шлюхой с Ред Лайте. Или просто какого-нибудь романса, который за уши вытащил бы главного героя из этого самого dead end'a — тогда всё свелось бы, как обычно, к бульварной романтике, и я бы смог увидеть за всем этим просто книгу, сюжет, рассчитанный на спрос. Тривиальный способ заработать деньги.

Но — нет. Ничего подобного. Чикатилин герой жил в совершенно обычной квартире, а женщины и любовь вообще упоминались вскользь и в основном по отношению ко второстепенным персонажам. И к концу книги никто так и не вытащил этого бедолагу из тупика — он долго маялся хернёй, мучился и рвал на себе волосы, но ни к чему конкретному так и не пришел. Просто он решил перестать быть раздолбаем, вот и всё. Потому что он устал быть раздолбаем, оно его больше не вставляло.

Я посмотрел на похрапывающего Чикатилу. Как же я сразу не заметил (радость встречи замусолила глаза?) — это же был вообще не он, это был какой-то другой персонаж. Тот, про которого я только что закончил читать. Мэнни Калавера, до конца прошедший свою Grim Fandango. Тот жирдяй был прав. Это была без всяких сомнений автобиография, что бы там ни говорил Чик.

У парня (про которого я только что закончил читать, а теперь созерцал вживую) было уставше-устаревшее лицо, и он хотел расслабиться в недрах чего-то относительно своего, в сколько-то квадратных метров, в объятиях любимой женщины — ожидался ее скорый переезд в Москву, а у него имелись деньги и многообещающее начало карьеры писателя… Всё, ему уже на хер были не нужны ни все эти книги, ни мошенничества. Его не пёрло. Ему надо было просто расслабиться. Как я. Как все остальные. Это называется счастьем и смыслом жизни, разговоры о котором я всегда ненавидел за пошлость.

Раньше мне всё время глючилось, как от Чикатилы кто-то что-то откусывает. О, нежный возраст… Тоже мне, «Челюсти-2». Людей не смакуют по кусочку. Их пережёвывают за раз (за год?) и выплёвывают уже совершенно в другой комбинации. Люди — это такой детский конструктор «Лего».

Мы постоянно бредили сменой уровня, новыми статусами и прочей компьютерной чушью. Хрен-то там. Меняться должно не положение человека в игровом пространстве, а сам человек. У меня у самого уже всё давно было нормально — так что я даже не знаю, почему этот спящий бородатый профиль, напоминающий чучело Ленина в Мавзолее, вызывал во мне такую грусть.

В тот момент — в номере кондового пансионата «Перелески», освещенном геометрией настольной лампы, ждущем в свои объятия пьяного новосибирского писателя, — в тот момент книга Чикатилы существовала только для меня. Она и была написана для таких, как я — для тех, кто невербально требовал от него выполнения таких же невербальных обещаний. Сквозь мельтешащие ряды печатных слов проступало то, что Чик никогда не высказал бы мне при помощи голосовых связок и набора упорядоченных звуков. Всё было просто (всё вообще, как понимаешь к определённому моменту, до комьев в горле просто) — сержант Чикатило снимал с себя все обязательства. Он был готов, как юный пионер, ползти вниз с вершины синусоиды и получать от этого кайф, как ребёнок на горке. Он отмахивался сквозь шеренги буквочек: хватит, парни.

Я вспомнил Чикатилины ночные звонки из Амстера. Только теперь я понял: он звонил мне всегда под наркотиками. Когда всё было хорошо и когда пёрло изо всех щелей. Я во время этих фоун-конверсейшнов попадал в другой мир и потом ещё долго боролся с отходняками — но мира-то этого тогда уже не существовало, вот в чём весь юмор. Да, Чикатило добивал задуманное как с мошенничеством, так и с книгой, потому что люди должны реализовать свои самые глупые навязки: нереализованные навязки превращаются в комплексы. Но это было именно добивание, не больше.

Наверное, это тоже должно было произойти на несколько лет раньше. Может, на четыре года. Которые он поставил на кон в этой идиотской игре с глобальными законами развития человечества.

Он прошёл эту игрушку, он сделал всё, что хотел, развернулся по полной. Только вот на пути к финишу растерял способность радоваться происходящему. Когда монстры мочат компьютерного героя, он точно так же теряет жизни, мешочки с силой, магию — всё это обязательно высвечивается в одном из углов монитора.

Призовой игрой стала банальность, в которой не было драйва. Выигрышным фондом — отвоёванные четыре года плюс незабываемая молодость. По сравнению с общей для человечества игровой статистикой это было выше крыши.

Это был эндшпиль, развязка, финиш. У Чикатилы всё пришло в норму. Я думал, что в норму всё пришло только у меня — когда-то я обвинял в этом голландское посольство, невезуху, случай. Но всё оказалось хитрее, запутаннее, интереснее, чем тупое противопоставление молодого успешного и отвязного раздолбая — я же говорю, реальность не терпит противопоставлений.

…На следующий день, уже ближе к вечеру, мы оба уехали. Нам нечего было больше ловить на этом долбаном семинаре — смеяться два дня подряд над одним и тем же было глупо, да и вообще.

Всю дорогу Чикатило травил байки про свою мошенническую жизнь, а я рассказывал про Нэцкэ, Илону и Свинью — у меня тоже получалось смешно, да, наверное, это и на самом деле было смешно. Я ничего не говорил Чикатиле по поводу прочитанного, а он не спрашивал моего мнения. По-моему, нас обоих это устраивало.

Уже на подступах к Москве я полез в карман за сигаретами и нащупал упаковку розовых кроличьих витаминов. Черт, а ведь мы напрочь забыли учинить главное шоу. Хотя, скорее всего, ничего бы у нас не получилось: впечатление создавалось такое, что эти парни не повелись бы на «пинки», эти парни велись только на водку.

— Смотри, Чик, — сказал я, протягивая упаковку. — Они так и не были задействованы.

Чикатило щёлкнул по носу мохнатого чёртика, посмотрел на меня не в меру серьёзным взглядом и как-то медленно, чуть ли не по буквам, произнёс:

— Ничего, добрый самаритянин. Когда-нибудь оно ещё сработает.

Мы оба знали, что это не так.

ЭПИЛОГ — XXI

АВТОСАЛОН: «Дэу-нексия»

С тех самых пор я больше не видел Чикатилу. Мы были не настолько глупы, чтобы дружить семьями.

Мы были также не настолько глупы, чтобы просто поддерживать отношения. Встречаться раз в три недели и вспоминать прошлое после стандартных «как-работа-как-семья», ответы на которые один не произносит, а другой не слушает. Потому что это — для старых пердунов, динозавров, рыб латимерий. А мы ведь были ещё молодыми — да у нас вообще всё только начиналось, всё находилось всего лишь на старте.

Вещи существуют не только в настоящем, но и в прошедшем времени. Причём на общую ценность вещи эта грамматическая категория не влияет. Ценным бывает не только происходящее сейчас, но и происходившее раньше (которое в английском обозначается как perfect, или совершенное). Нас обоих больше интересовала эта самая общая ценность: если и была в мире такая вещь, как наши отношения с Чикатилой, ей лучше было оставаться законченным действием. Совершенным или совершённым — «е» меняется на «ё», не изменяя при этом сути. Наверное, именно поэтому буквочка «ё» в печатных текстах обычно игнорируется.