— Мне неизвестно, какое у него имя. Я сейчас попытаюсь объяснить вам это несколько иным способом. У других людей все иначе: добро так или иначе приходит в их жизнь, сопровождает их, направляет их, определяет их поступки, и они видят результат его присутствия. Видимо, именно так все происходит и с вами. Добро существовало и во мне, но только до дня смерти моей матери. А затем оно исчезло и уже больше не появлялось. Оно оставило после себя пустоту, и эту пустоту заполнило зло. Горе, мучение, боль и печаль — детища зла. Именно они стали определять мою жизнь. Считается, что зло — мрачное и холодное, однако это вовсе не так. Я почувствовала силу его притягательности и поддалась его чарам, полностью отдав себя ему. Поверьте мне, зло притягивает к себе — даже сильнее, чем добро.
— Не говори таких жутких слов, Беатрис, и вспомни о Боге. Бог может тебе помочь, он ведь всемогущий. Попроси его об этом — с верой в него.
— Бог дал мне право выбора, и он знает, какой выбор я сделала. Больше я его ни о чем не прошу.
— Беатрис, дочь моя, твой внутренний мир пребывает в хаосе. Зла как такового не существует, оно всего лишь использует ту пустоту, которая образуется при отсутствии добра. Зло живет в делах или в намерениях, а ты ведь всего лишь юная девушка, которая никогда никому не причинила вреда. Ты страдала — страдала так много, как никто другой, — однако не поддавайся этим идеям — идеям ложным, — ибо они, поверь мне, всего лишь отравят твой рассудок и не принесут тебе счастья.
— Счастья? — раздраженно вскрикнула Беатрис. — Счастья, основанного на чем? На том, что у тебя снова и снова безжалостно отнимают все то, что ты любишь? На том, что ты сжимаешь в руках мертвое тело любимого тобою человека, убитого неизвестно кем и неизвестно почему, или тело своей собственной матери, погибшей без всякого смысла?
— Я знаю, такая смерть кажется нам, людям, абсолютно нелогичной. Однако она имеет смысл для промысла Божьего — хотя мы и не можем этого понять. Беатрис, заполни хорошими делами и добротой те части своего сознания, в которых, как тебе кажется, живет зло. Впусти в свою душу надежду и милосердие, и тогда тебя не будут одолевать жажда мести и гнев.
Беатрис расхохоталась священнику прямо в лицо.
— Красивые слова, отец. Красивые и благоразумные, однако для кого-нибудь другого, потому что для меня они — пустой звук. Ничто уже не заставит меня отступиться от принятого решения. — Взгляд Беатрис стал ожесточенным. — Я совсем недавно осознала, каково мое предназначение в жизни, и, поверьте мне, я его выполню, потому что я теперь знаю, что существует и совсем другой вид счастья!
— Расскажи мне об этом своем решении, потому что мне непонятно, что ты имеешь в виду. А еще я тебе напоминаю, что ты беременна…
Ошеломленный невероятными откровениями девушки, отец Парехас стал опасаться, что она может наложить на себя руки.
Беатрис разгадала его мысли и снова рассмеялась ему прямо в лицо. Ее поведение показалось священнику дерзким, диким, жестоким, оно воздействовало на его душу, как едкая кислота.
— То маленькое существо, которое живет внутри меня, изолировано от внешнего мира и надежно защищено, и с ним не может случиться ничего плохого — это я точно знаю. Оно — единственная частичка добра, которая еще осталась во мне, и вам не нужно о нем беспокоиться. Я не стану ничего предпринимать до тех пор, пока мой ребенок не появится на свет. Однако затем…
— Открой мне свои намерения! — взволнованно воскликнул священник. — Я не позволю тебе погубить себя, я твой пастырь и должен заботиться о тебе и оберегать тебя…
От волнения и нестерпимой душевной боли у него на лбу выступил липкий пот. Он мысленно молился за Беатрис, он просил Господа, чтобы тот подарил ей любовь и излечил ее больную душу.
— Этого я никогда не сделаю! Придет время — и вы все поймете. А теперь, как водится, отпустите мне грехи — или же уходите.
— Я не могу этого сделать… — Священник заплакал от бессилия. — Не могу, пока ты не раскаешься и не попросишь у Господа прощения.
— Тогда наш разговор подошел к концу, потому что я даже и не собираюсь этого делать. Мне всего лишь остается напомнить вам, что вы должны соблюдать тайну исповеди, а потому ничего — я повторяю — ничего из того, что я вам рассказала, не должно выйти за пределы этой комнаты.
— Это мой долг как священника. Однако я буду молиться за твою душу, буду неустанно молиться за нее до тех пор, пока ты не станешь другим человеком.
— Поступайте так, как считаете нужным. Однако советую вам оставить меня в покое и заняться кем-нибудь другим. — Беатрис поднялась и, взглянув на священника, заметила по выражению его лица, что его охватило отчаяние. — Моя служанка проводит вас до выхода.
— Беатрис… То, что ты мне рассказала, очень больно ранило мою душу. Я чувствую в своем сердце острую боль, которая терзает и меня.
— А вы постарайтесь к ней привыкнуть. — Беатрис пренебрежительно засмеялась. — Иногда именно таким способом зло заявляет о своем присутствии. Возможно, оно решило посетить и вас.
Постоялый двор «Вкусное кушанье»
Алькала-де-Энарес. 1751 год
19 сентября
Этот постоялый двор, расположенный рядом с мощеной дорогой, соединявшей столицу с Арагоном и Каталонией, был обязательным пунктом остановки любого путешественника, следовавшего по этому маршруту. Хотя он находился довольно далеко от Мадрида, здесь в обеденные часы собиралось множество торговцев, чиновников, священников, солдат и бродячих артистов, что было вызвано скорее славой местной кухарки, чем выгодным месторасположением этого заведения.
В это утро небо было покрыто густой пеленой облаков, а ветер сердито дул в лица тех, кто подъезжал к постоялому двору, чтобы согреться и — главное — отведать знаменитые здешние блюда. Изнутри доносился ароматный запах тушеной баранины, наполнявший все просторное помещение трактира, забитого проголодавшимися путешественниками.
Сидя в молчании перед двумя тарелками с дымящейся едой, Тимбрио и Силерио Эредиа украдкой наблюдали за одним из посетителей, устроившимся за соседним столом и, как и все окружающие, опустошавшим свою тарелку, то и дело прикладываясь к кувшинчику с необычайно крепким и терпким вином.
Несколько дней назад, украв двух мулов, братья уехали на них из Мадрида, чтобы попытаться найти новое пристанище где-нибудь подальше от своих преследователей. Городишко Алькала-де-Энарес показался им вполне подходящим местом, потому что здесь можно было легко затеряться среди людской толчеи. Они нашли себе приют в старом заброшенном работном доме, находившемся неподалеку от городской окраины.