Римские легионы шагали по этой дороге — кое-где выравнивая ее, то там, то здесь срезая углы. Она вела их от Камулодуна (сегодня он носит название Колчестер) до расположенного на заливе Уош Бранодуна (нынешнего Бранкастера).
Если вначале Педдарс-уэй знала лишь войну и торговлю, то со временем — по прошествии столетий — ей довелось познакомиться и с религией.
Среди старинных построек Уолсингема, что располагается к северу от Фэйкенхема, сохранились не очень выразительные развалины. Когда-то на этом месте стояло могущественное аббатство, прославившееся на всю страну. В тот период — начиная с правления Генриха III и вплоть до разрушения монастырей — короли, королевы и простые англичане приезжали сюда поклониться гробнице Девы Марии. Вначале она представляла собой скромную деревянную часовню, но позже, когда Назарет перешел в руки неверных, уолсингемские монахи стали утверждать, будто прах Богоматери, тайно вывезенный из Палестины, упокоился теперь у них, в Норфолке. Заявление это было сделано, на мой взгляд, не без задней мысли — видно, здешние отцы решили, что они ничем не хуже монахов Гластонбери, которые получали щедрые пожертвования и жили припеваючи. Впоследствии закрепилось мнение, что гробница Девы Марии Уолсингемской и есть истинная Санкта-Каза (Святой дом) из Назарета.
Таким вот образом Педдарс-уэй превратилась в дорогу паломников. Теперь здесь постоянно раздавался стук посохов пилигримов: сотни мужчин и женщин из всех уголков Европы добирались по этой дороге в Уолсингем. Чтобы представить себе эту картину, достаточно вспомнить данное Чосером описание славного паломничества в Кентербери. Педдарс-уэй суждено было увидеть и бедняка, который, прихрамывая, тащился по обочине, и его величество короля, двигавшегося с пышной свитой. Генрих III, Эдуард I, Эдуард II, Роберт Брюс Шотландский, Генрих VII — все они прошли этой дорогой. Даже Генрих VIII (до того как затеял религиозную революцию) успел проделать путь паломника. Добравшись до крохотного Хафтона-ин-зэ-Дейл, богомольцы снимали обувь (здесь до сих пор сохранился Башмачный дом) и дальше продолжали путь босиком.
Если вы никогда не видели паломничества, то вам трудно будет вообразить эту картину. Я-то наблюдал, как пилигримы начинали свой путь в Мекку; видел сирийских христиан, стоявших на коленях в Иерусалиме и Вифлееме — слезы катились у них по щекам; они целовали палки, которыми священники касались священных реликвий, просунув их меж мраморных колонн…
В знаменитой усыпальнице стоит статуя Девы Марии. Известный богослов Эразм, совершивший паломничество в 1511 году, писал: «В часовне нет окон, единственное освещение от восковых свечей, распространяющих исключительно приятный аромат. Но стоит только взглянуть, как сразу становится ясно, что это обиталище богов — вокруг столько света и блеска, будто стены усеяны золотом, серебром и драгоценными каменьями».
Среди необычных реликвий усыпальницы находились флакон с молоком Богоматери и сустав одного из пальцев апостола Петра.
Так продолжалось довольно долго, затем настал день, когда последние паломники лежали ниц перед гробницей. Вскоре Педдарс-уэй стал свидетелем прибытия вооруженных всадников. Они изъяли прах Девы Марии и отвезли на сожжение в Смитфилд. Затем в Англии стали происходить и вовсе странные вещи, а дорога начала потихоньку зарастать травой.
Косые солнечные лучи пробиваются сквозь листву деревьев и падают на широкую старую дорогу. Эх, посмотреть бы на Педдарс-уэй в лунном свете! Наверное, волшебное зрелище… И я даю себе слово как-нибудь вернуться сюда ночью и пройтись по древней дороге. Тогда уж наверняка из темноты появится таинственная призрачная фигура и заговорит со мной. На латыни, или нормандском диалекте французского, или на английском тюдоровской поры… А может, это вообще будет никому не известный язык.
Ведь здесь звучала разноязыкая речь, и лишь Педдарс-уэй ведомо, о чем говорили путники. Но дорога ничего не скажет, потому что давно уже мертва. Мертва… или же крепко спит под густым ковром травы и не ведает, что жизнь продолжается.
6
Последние десять дней я пребываю в ужасном состоянии — валяюсь в постели с воспаленным горлом и скверным настроением, которое время от времени сменяется творческим порывом. Меня гложет мрачное предчувствие, что не сегодня завтра я помру в этой придорожной гостинице и тем самым страшно погрешу против правил хорошего тона. Ведь в гостинице дозволено делать все, что угодно, но только не умирать.
Как-то ночью, поддавшись суммарному воздействию сырого яйца и лечебной пастилки с кокаином, я сел и написал слезливое эссе, посвященное английским сельским кладбищам. В этом очерке присутствовали старые раскидистые тисы, замшелые надгробия и море вселенской скорби. Доктор, ознакомившись с сим творением, отнял у меня перо, и в результате — совершенно беспомощный, лишенный своей последней соломинки — я нырнул в пучины лихорадки и растворился в ней. Моим единственным развлечением было разглядывать собственную руку против света из окна. Я медленно сжимал и разжимал пальцы, гадая, неужели это моя рука… и кто, собственно, я такой? (Если вам когда-нибудь доводилось иметь миллион стрептококков в горле, то вы, наверное, меня поймете).
Все, однако, имеет свой конец — закончился и мой кошмар. Микробы пали в неравной борьбе. Неиспользованные пастилки кокаина отошли бедняге-коридорному, страдавшему от невралгии. Горничная, соответственно, получила порошки для полоскания, а я — наконец-то! — смог насладиться дорогой и случайно выглянувшим солнышком.
Я ехал и размышлял о существующих в Англии волшебных «островах», которые опровергают все учебники географии, — ибо эти острова со всех сторон окружены сушей. Когда-то, сотни лет назад, их и вправду окружали непроходимые топи. Но постепенно все болота осушили с целью расширения сельскохозяйственных угодий, и нынешние «острова» представляют собой не что иное, как невысокие холмы в окружении зеленых полей. Назову только несколько из них. Прежде всего, это остров Авалон в Сомерсете, на который легендарные королевы отвезли умирающего короля Артура. Затем это остров Этельни, тоже в Сомерсете, где Альфред Великий собирался с силами, прежде чем сокрушить ненавистных данов. Конечно же, следует назвать остров Или в Кембриджшире — именно здесь окопался Херевард Бдительный, и отсюда он совершал свои партизанские вылазки против Вильгельма Завоевателя. Есть еще остров Торни, на котором стоит Вестминстерское аббатство; остров Танет и несколько других «островов».
Ранним утром — еще до того как в поле вышли первые жнецы — я направлялся к Или. В это время года на кембриджских пустошах по утрам лежит белая пелена тумана — некая зябкая полупрозрачная субстанция молочно-жемчужного цвета; и пока я пробирался сквозь нее, у меня было ощущение, будто я плыву на корабле в призрачном море. Смутно видневшиеся вдалеке живые изгороди казались краями кубков, забытых на плоской шахматной доске. Внезапно передо мной возник остров Или. Он появился из утреннего тумана во всей своей сказочной красе, подобно мертвому кораблю, навечно впечатанному в замерзший океан. Выплывший из белого предрассветного тумана холм с венчавшим его собором, в тот миг он показался мне самым прекрасным зрелищем во всей Англии. Я уверен: это заколдованный холм, и возник он по мановению волшебной палочки чародея. Представьте себе этакий плавучий Камелот, сотканный феями из колдовского тумана и готовый раствориться в воздухе, если неосторожный путник бросит на него любопытный взгляд.