«Дневник» имел оглушительный успех и оказал влияние на многих молодых писателей того времени. Им зачитывались В. Брюсов, М. Цветаева, В. Хлебников и другие.
Переписка благодарной Марии Степановны Башкирцевой с переводчицей Л. Я. Гуревич длилась долгие годы. Мать всячески пропагандировала наследие своей дочери на родине, напирала на ее патриотизм, а потому непрестанно повторяла в письмах, что Мария хотела вернуться в Россию.
«Мария Башкирцева уехала из России, когда ей было десять лет (мы знаем, что в двенадцать — авт.), и вернулась туда в первый раз на 16<-м> году своей жизни; училась, выросла она и работала всегда за границей, преимущественно во Франции, в Париже. Самое сильное желание ее было — усовершенствоваться, развить свой талант, написать историческую картину и ехать на родину. Еще год жизни и она была бы на родине и работала бы там».
«Нечего и говорить о том, что она была русская, что любила свою родину, что все ее устремления были сосредоточены на том, чтоб ехать домой и показать на родине, что может сделать женщина». (Оба письма за 1891 год).
Но это неправда, даже в ее дневнике, в напечатанных его страницах, есть прямые слова, что никуда она ехать не собирается, и не потому ли квасной патриотизм «комментатора» современного издания (прости, читатель) заставляет его выкинуть эти места, а они ведь очень примечательны, тем более, что написаны за несколько месяцев до смерти и являются как бы последним ее волеизъявлением. Приведем это место полностью:
«Я когда-нибудь умру от негодования перед бесконечностью человеческой глупости», как говорит Флобер. Ведь вот уже тридцать лет, что в России пишут дивные вещи. Читая «Войну и мир» Толстого, я была до того поражена, что воскликнула: да ведь это второй Золя! (Это высказывание, безусловно, может вызвать раздражение патриота: Как? Великий Толстой! И на первом месте какой-то Золя! Но именно через это сравнение можно понять, что для нее было первично, а что вторично — авт.) Теперь, правда, они посвящают наконец нашему Толстому очерк в Revue des deux mondes, и мое русское сердце прыгает от радости. Это этюд принадлежит Вогюэ, который был секретарем при русскому посольстве и, изучив литературу и нравы, посвятил уже несколько этюдов моей великой прекрасной родине. А ты, негодная! Ты живешь во Франции и предпочитаешь быть иностранкой! Если ты так любишь свою прекрасную, великую, чудесную Россию, поезжай туда и работай там. Но я тоже работаю во славу моей родины…»
Не могу удержаться, что не привести фразу, которая следует дальше и которую выкидывают все редакторы:
«… Если у меня со временем разовьется такой талант, как у Толстого».
Это надо понимать так, что тогда она с триумфом, на белом коне, и посетит, возможно, свою прекрасную, великую и чудесную родину. А пока…
«Если бы у меня не было моей живописи, я бы поехала! Честное слово, я бы поехала. Но моя работа поглощает все мои способности, и все остальное является только интермедией, только забавой».
Как мы видим, никуда она ехать не собиралась. Художник, по ее убеждения, должен жить во Франции. И она была права: на том историческом отрезке, как мы знаем, Париж был единственной мировой столицей живописи, законодателем мод. Она предпочитает любить свою великую и прекрасную родину издалека.
Культ Марии Башкирцевой быстро распространился по всему миру. Смерть — хорошая раскрутка. Ее склеп с часовней на время превратились в литературный салон. Предисловие к каталогу картин Марии Башкирцевой в 1885 году написал по просьбе матери (и наверняка небескорыстно, Башкирцева была в состоянии хорошо оплатить его труды) Франсуа Коппе, известный поэт и прозаик, в ту пору свежеиспеченный «бессмертный» (он получил звание академика Французской академии в 1884 году). В теперешнее время поэзия Франсуа Коппе и Сюлли Прюдома, к которому обращалась Мария Башкирцева, считается во Франции весьма банальной. Я думаю, такой банальной она была уже и тогда.
Марии Степановна Башкирцева, умершая только в 1920 году и пережившая свою дочь на 36 лет, много сделала для увековечивания ее имени.
В 1900-х годах она решает передать коллекцию произведений своей дочери в дар Русскому музею, два года она ведет по этому поводу переписку, и наконец музей соглашается принять эти работы. Впрочем, большинство из этих работ, как художественно-незначительные, были переданы в провинцию на Украину, а в Великую Отечественную войну и вовсе утеряны.
Из года в год Мария Степановна не уставала напоминать, как французской, так и русской общественности, о своей дочери. Каждый год в день ее смерти, 31 октября, она устраивала в Париже панихиду, о чем неизменно извещала все газеты Петербурга, Москвы и Парижа. А когда в последние годы своей жизни она безвыездно жила в Ницце, то панихиды она проводила там, также рассылала приглашения во все газеты.
В самом же Париже в первые годы после издания дневника Башкирцевой началась настоящая «Башкиромания». Издания дневника следуют одно за другим. Издаются ее письма с предисловием все того же Франсуа Коппе. Они адресованы родным, а также Эдмону де Гонкуру, Эмилю Золя, поэту Сюлли Прюдому и к месье М., в котором все узнавали Ги де Мопассана. В 1901 году выходит дополненное двухтомное издание дневников.
По примеру Башкирцевой, французские девушки и девушки в других странах пишут свои дневники.
Но было и много трезвых голосов, кто-то, как А. Франс, называл ее «синим чулком», кто-то обвинял в снобизме (вспомните, постоянные уничижения дворников и консьержек), кто-то обозвал даже «Мария-много-шума-из-ничего». Но это отнюдь не вредило посмертной славе, а только утверждало ее.
Божидар Карагеоргович безрезультатно воззвал, чтобы кто-нибудь «смыл с ее памяти тот вульгарный грим, которым ее покрыли». Напрасно, это был глас вопиющего в пустыне. Божидар умер в 1908 году. Миф продолжал твориться на глазах еще живых ее друзей и они этому, за редким исключением, не противились.
Никакая правда, кроме той, что санкционировали родственники, не была нужна. Ее кузина Дина, постоянная спутница ее жизни, после смерти Марии, вышла замуж за своего дальнего родственника графа Тулуз-Лотрека, который был старше ее на тридцать пять лет. Она в первую очередь не была заинтересована ни в какой правде. Похождения Марии могли бросить тень и на ее репутацию.
Новый взрыв интереса к личности Марии Башкирцевой произошел в 30-е годы XX века, когда отмечалось пятидесятилетие со дня смерти Башкирцевой. Писались пьесы, выпускались ее якобы «Интимные тетради», сочинялись романы и даже, как мы уже говорили, выпустили фильм о ее любовной истории с Ги де Мопассаном. И очень сильно дискутировался в прессе вопрос, что делать с ее могилой, так как пятидесятилетний срок, на который была оплачена земля в Пасси, истек. В конце концов государство взяло заботу на себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});