— Ты говорил ему о мире?
— И о том, что мы могли бы сберечь во имя наших детей. У команчей от предков не осталось ровным счетом ничего, им даже не во что по-настоящему верить. Это безверие подтачивает их изнутри, делая легкой добычей для всяких там пророчествующих филинов. Среди киова я узнал новую веру и принес ее нермернугам. Вам знаком кактус пейот? Он открывает взору Путь, он приносит покой в сердце… — Перегрино умолк на полуслове, и в горле его заклокотал смешок. — Впрочем, я вовсе не хотел выступать в роли миссионера.
— Я с удовольствием выслушаю тебя позднее, — сказал Таррант, про себя подумав: перед моим взором прошло столько богов, что еще один вреда не принесет… — А также вникну в твои воззрения по поводу достижения мира. Я же тебе говорил, что ворочаю деньгами, и немалыми. Кроме того, я всегда старался держать в руках все нужные нити. Смекаешь? Кое-кто из политиков в долгу передо мной, других я могу купить — так что нам с тобой вполне по силам выработать план. Но сперва надо забрать тебя отсюда. Ты должен уехать с нами в Сан-Франциско, пока не получил пулю в лоб. И вообще, какого черта ты двинулся с ними в набег?
— Я же сказал, что должен заставить их выслушать меня, — усталым голосом пояснил Перегрино. — А это все равно, что плыть против течения. Прежде всего, они испытывают подозрительность ко всем старикам. Сейчас, когда их привычный мир рушится прямо на глазах, мое чудесное долголетие не может не пугать их. Я должен доказать им, что я мужественный человек, а вовсе не тряпка, что я на их стороне. Так что покинуть их сейчас я просто не могу.
— Эй, погодите! — рявкнул Руфус. Они оглянулись. Рыжий здоровяк застыл на месте, прочно упершись в землю широко расставленными ногами, сдвинув шляпу на затылок и открыв свое обветренное лицо. Среди этих бескрайних просторов грозный крюк, не раз пронзавший врагов, вдруг показался тонюсенькой тростинкой. А Руфус повторил, только уже с запинкой: — Погодите! Босс, ну о чем выдумаете?! Ведь перво-наперво надо спасти этих фермеров.
Таррант нервно облизнул губы, прежде чем ответить:
— Это невозможно. Нас двое против сотни. Вот разве что… — он бросил взгляд на Перегрино.
— Заикнись я об этом, меня и слушать не станут, — покачал тот головой. Голос его звучал едва слышно. — Я только потеряю все, чего добился с таким трудом.
— Да нет, я о другом: может, мы их выкупим? Как я слышал, команчи часто продают пленных, а у меня с собой много всякого товара, не считая подарков. Да и Герейра отдаст свой груз мне, если я пообещаю уплатить ему золотой монетой.
— Что ж, может быть, может быть… Индеец впал в задумчивость.
— Дать этим дьяволам оружие, чтоб они перестреляли еще кучу белых?! — возмутился Руфус.
— Вы же говорили, что на свете такое не в новинку, — с горечью бросил Перегрино.
— Н-но… но варвары в Европе тоже были белыми. Даже турки… Для вас-то, может, это без разницы. Раз уж связались с этими зверями…
— Хватит, Руфус! — оборвал его компаньон. — Вспомни, зачем мы здесь. Не наше дело — спасать пару-тройку смертных, которые не протянут и века. Если удастся, я их выручу, но, по сути, мы приехали из-за Перегрино. Это он наш кровный брат. Так что утихомирься…
Ни слова не говоря, однорукий круто развернулся и заковылял прочь. Проводив его взглядом, Таррант заметил:
— Вспыльчив и не слишком умен, но верен мне со времен великой Римской империи.
— Тогда отчего же он так печется… о бабочках-однодневках? — удивился шаман.
Таррант раскурил угасшую трубку и выпустил несколько клубов синеватого дыма, глядя, как они растворяются на фоне синевы небес. Помолчав, он вздохнул.
— Бессмертные тоже подвержены влиянию окружения. Последние лет двести мы с Руфусом провели по преимуществу и Новом Свете — сперва в Канаде, тогда еще французской, потом перебрались в английские колонии. Здесь открывались более широкие возможности, здесь человек мог дышать свободнее, — разумеется, если он был англичанином. Естественно, мы выдавали себя за англичан. Потом стали американцами, но по сути ничего не изменилось. Должен сказать, что на Руфусе здешняя жизнь сказалась сильнее. Я-то время от времени становился рабовладельцем, на паях владел парочкой плантаций, хотя особого значения этому не придавал. Мне было все равно, есть у меня рабы или нет. Просто я испокон века привык считать рабство естественным явлением, подобное несчастье могло свалиться на любой народ, независимо от цвета кожи и вероисповедания. Когда гражданская война положила рабству конец — а заодно с ним и многому другому — я просто пожал плечами: колесо истории совершило еще один оборот. В конце концов, судовладельцу из Сан-Франциско рабы не нужны.
А Руфус, простая душа, — продолжал Таррант, — не может жить так же, как я. Он ищет опору вовне — ему обязательно нужно за что-то цепляться. Но разве может бессмертный найти нечто неизменное вне себя? Руфус прошел через дюжину христианских сект. В последний раз он примкнул к баптистской церкви возрождения — и все еще не может отделаться от ее догматов. Еще до гражданской войны, и после нее тоже, он очень серьезно относился к трескотне насчет превосходства белой расы над прочими и ниспосланной ей свыше обязанности править цветными. — Таррант угрюмо хмыкнул. — Кроме того, с самого отъезда из Санта-Фе у него не было женщины. На Льяно-Эстакадо он был просто поражен известием, что женщины команчей вовсе не так доступны для чужаков, как на севере. А в той хибаре отсиживаются одна-две белые женщины. Ему самому даже в голову не приходит, что он мучится вожделением — доведись ему оказаться в их компании, Руфус будет само уважение и галантность, самое большее — будет бросать на них пылкие взгляды. Но мысль о том, что десятки краснокожих, один за другим, совершат надругательство над белыми женщинами, — для него просто непереносима.
— Не исключено, что ему придется это пережить.
— Твоя правда, не исключено, — поморщился Таррант. — Должен признаться, что я тоже не в восторге от этой перспективы — как, впрочем, и от перспективы выкупа их ценой винтовок. Я не так уж заматерел, как… как должно бы.
— По-моему, в ближайшие часы ничего не случится.
— Это хорошо. Надо преподнести Кванаху дары, пройти через какие-то формальности… Кстати, ты подскажешь мне, что и как предпринять, а? Только не сию же секунду. Пойдем. Нам с тобой есть о чем потолковать. Я ждал этого часа целых три тысячелетия.
5
Воины выстроились вокруг вождя и пришельцев, держась на приличествующем расстоянии. Теперь они хранили полное достоинства молчание и неподвижность, ибо собрались для определенного ритуала. Их обсидиановые волосы и кожа цвета красного дерева горели в лучах заходящего солнца алыми искрами. У тех, кто стоял лицом к западу, в глазах пылало пламя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});