В голове Струана царило смятение.
— Так почему же ты погибла?
— Он… он забрал все мои деньги, — проговорила она сквозь слезы, — украл все мои деньги и потерял их тоже, он вор, и теперь, теперь у меня нет ничего в целом мире. Он украл все, что у меня было, о, Малкольм, что мне делать?
— Анжелика, Анжелика, послушай! — Она выглядела так сиротливо, так мелодраматично, что он едва не рассмеялся. — Ради всего святого, послушай, это не беда. Я могу дать тебе столько денег, сколько пона…
— Я не могу принимать деньги от тебя, — воскликнула она сквозь слезы. — Это против приличий!
— Почему, собственно? Ведь мы скоро поженимся, разве нет?
Рыдания прекратились.
— Мы… мы поженимся?
— Да. Мы… мы сегодня же объявим о помолвке.
— Но отец, он… — Она по-детски шмыгнула носом, вытирая слезы. — Я говорила с Андре, он уверен, что никакой сделки ни в Макао, ни в каком-то другом месте не было и в помине. Похоже, отец часто играл и, должно быть, просто проиграл все эти деньги. Он даже давал обещание, обещал Анри, Анри Сератару, что бросит играть и оплатит все свои счета… Все это знали, кроме меня, о, Малкольм, я даже не подозревала об этом, я чувствую себя так ужасно, что, наверное, умру, отец украл мои деньги, а ведь он клялся, что у него мои деньги будут в целости и сохранности! — Она снова зарыдала, подбежала к нему и упала на колени рядом с кроватью, зарывшись лицом в покрывало. Он нежно провел рукой по её волосам, чувствуя себя очень сильным и уверенным. Дверь открылась, и в комнату вплыла А Ток.
— Убирайся, — заревел он. — Дью не ло мо! — Та бросилась вон.
По-настоящему напуганная, Анжелика сильнее вжалась в покрывало. Она ещё ни разу не видела его в гневе. Он продолжал гладить её волосы.
— Не волнуйся, дорогая, не переживай за отца, потом я подумаю, чем мы сможем помочь ему, а сейчас ты не должна расстраиваться, я забочусь о тебе. — Его голос звучал так нежно. Всхлипывания стали тише, огромная тяжесть упала с её плеч: она открыла ему правду и рассказала об отце прежде, чем это сделали другие, — а он как будто совсем не расстроился.
Андре — гений, подумала она, слабея от облегчения. Он поклялся, что именно такой и будет реакция Малкольма: «Просто будьте откровенны с ним, Анжелика, расскажите Малкольму всю правду, что вы не знали, что ваш отец игрок, что сегодня вы впервые услышали об этом и это потрясло вас так, что не высказать словами, что ваш отец украл все ваши деньги — очень важно, чтобы вы употребили слова „украл“ и „вор“ — расскажите ему правду, покажите письмо и при достаточном количестве слез и нежности это привяжет его к вам навеки».
— Но, Андре, — возразила она с несчастным видом, — я не осмелюсь показать ему письмо отца. Просто не осмелюсь, он пишет в постскриптуме такие ужасные вещи…
— Смотрите! Без второй страницы постскриптум кончается словами: я надеюсь на его скорейшее выздоровление. Лучше и быть не может! Вторая страница? Какая вторая страница? Смотрите, она разорвана и никогда не существовала.
Гибкие пальцы Андре подклеили последний клочок восстановленной второй страницы на место.
— Ну вот, Анри, — сказал он и через стол подтолкнул лист к нему. — Читайте и судите сами.
Ему не составило никакого труда вновь собрать страницу из обрывков, которые он небрежно швырнул на её глазах в корзину для мусора.
Они находились в кабинете Сератара, дверь была заперта. Страница гласила:
…и я также надеюсь — помнишь, мы говорили об этом? — что ты сумеешь в самом скором времени добиться помолвки и брака любыми средствами, какие будут необходимы… Он самый завидный жених и жизненно важен для нашего будущего, особенно твоего. Струан раз и навсегда решит все проблемы «Братьев Ришо». Ничего, что он британец, слишком молод или ещё там что-нибудь, теперь он тайпэн компании Струана и сможет обеспечить нам безбедное будущее. Будь взрослой, Анжелика, сделай все необходимое, чтобы привязать его к себе, потому что твое будущее сейчас протерлось до ниток.
— Мне не по душе шантаж.
Андре вспыхнул.
— Мне не по душе многие из тех методов, к которым мне приходится прибегать для достижения наших, я повторяю, наших целей. — Он положил страницу, исписанную ровным, красивым почерком, в свой карман. — Пущенный по рукам в свете или опубликованный со всеми деталями, этот документ уничтожит Анжелику. В суде он будет равносилен приговору. Возможно, он лишь доказывает правду: что она искательница приключений, вступившая в заговор со своим отцом, который в лучшем случае может считаться беспутным игроком и скоро будет объявлен банкротом, как и её дядя. Что же касается подталкивания её куда-то, так я говорю ей лишь то, что она сама хочет знать и повторять. Чтобы помочь ей. Это ведь она оказалась в трудном положении, не я и не вы. Сератар вздохнул.
— Печально. Печально, что она так запуталась.
— Да. Однако она запуталась, не так ли, и это нам на руку? — Губы Андре улыбнулись, но не глаза. — И на руку лично вам, мсье? При разумном подходе это гарантировало бы вам её полную покорность и покладистость, не так ли, если бы ваше бесспорное очарование подвело вас, в чем я сомневаюсь.
Сератар не улыбнулся.
— А вы, Андре? Что вы собираетесь делать по поводу Ханы, вашего Цветка?
Андре резко вскинул на него глаза.
— Цветок умер.
— Да. И при таких странных обстоятельствах.
— Ничего странного, — сказал Андре, и глаза его вдруг стали холодными и неподвижными, как у рептилии. — Она покончила с собой.
— Её нашли с перерезанным горлом, перерезанным вашим ножом. Мама-сан говорит, вы провели с ней ночь, как обычно.
Андре пытался понять, почему вдруг Сератар стал так настойчив в своих расспросах.
— Это так, но вас это не касается.
— Боюсь, что касается. Вчера местный чиновник бакуфу прислал официальный запрос на информацию по этому делу.
— Скажите ему, пусть пойдет и совершит сеппуку. Хана, Цветок, была особенной, да, она принадлежала мне, да. Я заплатил самую высокую цену, чтобы спать с ней, но она по-прежнему оставалась лишь частью Ивового Мира.
— Как вы столь справедливо заметили, люди созданы из лжи и полуправд. В жалобе говорится, что у вас с ней вышла жестокая ссора. Потому что она взяла себе любовника.
— У нас была ссора, да, я хотел убить её, да, но не по этой причине, — пробормотал Андре, задыхаясь. — Правда… правда заключается в том, что у неё действительно были клиенты. Трое… в другом доме, но это было… это было до того, как она стала моей собственностью. Один из них… один из них заразил её дурной болезнью, она передала её мне.