— Я тоже рад, что оказался здесь. Доктор Бебкотт прекрасный врач, лучше не найти. — Хоуг улыбнулся, при этом его маленькие матово-черные, как топаз, глазки спрятались ещё глубже в складках морщинистого обветренного лица, и продолжил с самым невозмутимым видом: — Отвратительное путешествие, хвост тайфуна зацепил-таки нас, и был момент, когда мы чуть было не пошли ко дну. Всю дорогу я только тем и занимался, что чинил и латал матросов и нескольких пассажиров — переломы конечностей, большей частью. Двоих смыло за борт: один — китаец, пассажир четвертого класса, второй какой-то иностранец, мы так и не выяснили, кто он был на самом деле. Капитан сказал, что человек просто оплатил проезд в Гонконге, буркнув себе под нос какое-то имя. Почти все время он провел в своей каюте, потом один-единственный раз вышел на палубу, и — пуф! — волна его слизнула. Малкольм, ты выглядишь лучше, чем я ожидал после всех тех толков и пересудов, которые наводнили Колонию.
— Мне, пожалуй, лучше оставить вас наедине, — сказал Джейми. Он положил пачку писем на прикроватный столик. — Здесь ваша личная почта, книги и газеты я принесу попозже.
— Спасибо. — Малкольм посмотрел на него. — Что-нибудь важное?
— Два письма от вашей матери. Они лежат сверху.
Доктор Хоуг опустил руку в свой объемистый карман и извлек из него мятый конверт.
— Вот ещё одно от неё же, Малкольм, оно было написано позже этих двух. Давай-ка лучше прочти его сейчас, а потом я взгляну на тебя, если позволишь. Джейми, не забудьте про Бебкотта.
Джейми уже сообщил ему, что Бебкотт сегодня утром ведет прием больных в Канагаве и что он пошлет за ним катер сразу же, как только они повидают Малкольма.
— Я ещё зайду, тайпэн.
— Нет, подождите немного, Джейми, не уходите. — Струан вскрыл конверт, который передал ему Хоуг, и начал читать.
Джейми поднялся на главную палубу пакетбота, там его встретил доктор Хоуг. Когда катер достиг берега, доктор Хоуг знал все, что было известно Джейми.
— Только, пожалуйста, — добавил Джейми, волнуясь, — пожалуйста, не говорите Малкольму, что я рассказал вам об Анжелике. Она удивительный человек, и ей тоже пришлось пережить много ужасов; я действительно не думаю, что они спали вместе, эта тайная помолвка — пока что одна лишь болтовня, никто ничего толком не знает, но он без ума от неё — причем я его понимаю; если уж на то пошло, тут его поймет любой мужчина в Азии. Мне очень не по душе эта идея насчет отправки миссис Струан секретных донесений, объяснять почему, я полагаю, нет нужды. Впрочем, я уже составил одно такое — несколько разбавленный водой вариант, — и оно готово отправиться сразу же, как только пакетбот двинется в обратный путь. В первую очередь моя преданность должна принадлежать Малкольму, он тайпэн.
Теперь, наблюдая, как Малкольм Струан, лежа в кровати, читает привезенное Хоугом письмо, глядя на его изможденное лицо и вялое тело, он почувствовал, что уверенность покидает его. И остается молитва.
Струан поднял голову. Его глаза сузились.
— Да, Джейми?
— Ты хотел отдать какое-то распоряжение?
После паузы Малкольм кивнул.
— Да. Оставь записку во французской миссии — Анжелика сейчас там, она сказала, что собирается дождаться своей почты, — скажи, что из Гонконга прибыл старый друг и я хочу её с ним познакомить.
Макфей кивнул и улыбнулся.
— Будет сделано. Пошли за мной, если что-нибудь понадобится. — Он оставил их наедине.
Струан посмотрел на дверь, чувствуя, как защемило сердце. Выражение лица Джейми, когда он вошёл и увидел его, было слишком красноречивым. Стараясь успокоиться, он вернулся к письму:
Малкольм, мой бедный дорогой сын.
Всего несколько слов в спешке: Рональд Хоуг немедленно отправляется на пакетбот, который я задержала, чтобы он успел попасть на него и ты смог получить наилучший уход и лечение. Я пришла в ужас, когда услышала про то, что эти подлые свиньи напали на тебя. Джейми сообщает, что этому вашему доктору Бебкотту пришлось оперировать — пожалуйста, напиши мне с любой срочной почтой, какая подвернется, и скорее возвращайся домой, где мы сможем заботиться о тебе как следует. Посылаю тебе свою любовь и молитвы, так же как и Эмма, Роза и Дункан. P. S. Я люблю тебя.
Он поднял глаза.
— Итак?
— Итак? Скажи мне правду, Малкольм. Как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую себя ужасно, и я боюсь, что умру.
Хоуг опустился в кресло и свел кончики пальцев домиком.
— Первое понятно, второе не обязательно верно, хотя в это очень легко, очень-очень легко и очень-очень опасно поверить.
Китайцы, к примеру, могут «делать умилати», могут одними мыслями довести себя до смерти, даже будучи в полном здравии — я видел, как это бывает.
— Господи, я не хочу умирать, у меня сейчас есть все, мне жить и жить. Я хочу жить и хочу поправиться так сильно, что и словами не выразить. Но каждую ночь и каждый день в какой-то момент мысль о смерти ударяет меня… это как самый настоящий удар кулаком.
— Какие лекарства ты принимаешь?
— Просто какое-то питье — в нем есть лауданум, чтобы я лучше спал. Боль совсем несносна, и я так мучаюсь.
— Каждую ночь?
— Да. — Струан добавил, словно извиняясь: — Он хочет, чтобы я прекратил его принимать, говорит, что я… что мне необходимо остановиться.
— Ты пытался?
— Да.
— Но не остановился?
— Нет, пока ещё нет. Моя… моя воля, мне кажется, я утратил её.
— Это одна из скверных сторон этого лекарства, каким бы ценным и замечательным оно ни было. — Он улыбнулся. — Впервые имя «лауданум» этой панацее дал Парацельс. Ты знаешь что-нибудь о Парацельсе?
— Нет.
— Я тоже, — со смехом признался Хоуг. — Как бы там ни было, мы передали название этой вытяжке из опиума. Жаль только, все её производные вызывают привыкание. Но ты и сам знаешь об этом.
— Знаю.
— Мы сможем избавить тебя от этой привычки, это не проблема.
— Это проблема, я знаю об этом, а также и о том, что вы по-прежнему не одобряете нашей торговли опиумом.
Хоуг улыбнулся.
— Я рад, что ты произнес это как утверждение, а не как вопрос. Хотя, с другой стороны, ты её тоже не одобряешь, ни один китайский торговец её не одобряет, но вы все в ловушке. Ладно, довольно экономики, довольно политики, Малкольм. Далее, мисс Ришо?
Струан почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
— А теперь, чёрт побери, послушайте и запомните раз и навсегда: что бы ни говорила мать, я уже достаточно взрослый, чтобы разобраться в своих чувствах, и могу делать что хочу! Ясно?
Хоуг ответил ему добросердечной улыбкой.