Вышла синяя луна,
Ночь стала светлой.
Нет моего любимого,
Стихли звуки домбры.
Моя собака рядом сидит,
Серые гуси гогочут.
Мой единственный любимый убегает вдаль.
Почему же ты так делаешь?
Кроме аплодисментов, шутливая песня вызвала хохот и свист. А это означало плотный контакт с аудиторией, который следовало укреплять.
Следующая композиция, более медленная и тягучая, призывала почитать вечное синее небо, поклоняться и лелеять мать нашу землю, белой луне шептать желания, и великому солнцу молиться с искренней верой. «Мощь синей Монголии призывая, споём припев…».
Как ранее говорила Уля Тулаева, монгольские слова для калмыков труда не составили. А лауреат конкурса, танцевальный коллектив из Улан-Батора, вдруг полез на сцену в полном женском составе. Ну а что? Песня знакомая, танец разучен. И дальше концерт так и проходил, в сопровождении монгольских танцорок. Глядя на это, в проходах тоже начали выплясывать. Конечно, после первомайской демонстрации люди пришли поддатые, и здесь еще хлебнули молочной водки. В честь праздника солидарности трудящихся такое можно, почти не грех, только не в этом дело. Дело в том, что концерт удался. И совершенно не жаль, что часть репертуара до зрителей не дошла.
Худсовета сегодня не было, и слава богу. Но не поэтому, а по причине постоянных повторов на «бис» зрители не услышали обязательных хитов этого времени: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди», «Не плач, девчонка», а также «Увезу тебя я в тундру». Ну и, конечно же, не было плясовой разухабистого Хиля «Потолок ледяной, дверь скрипучая».
Мало кто знает, что основой для песни Хиля послужила стихи испанского поэта Хавьера Линареса. Свой страх перед русской зимой этот военнопленный из «голубого легиона» выразил со вселенским ужасом. Испанский подстрочник выглядит так:
С потолка свисает лёд. С ужасом прислушиваюсь к скрипу двери.
За шершавыми стенами поджидает колючая тьма.
Там — обмороженная мертвенная пустыня,
И из окон избушки вырывается выморочный синий пар.
Ничего такого русский слушатель в веселой песенке Хиля не слышал. А это в очередной раз подтверждает: что русскому хорошая зима, то иностранцу Шольц. Что же касается испанского добровольца и прочего евросоюза, пришедшего на нашу землю под гитлеровскими знаменами, то прошлого урока им явно было мало.
Глава 46
Глава сорок шестая, без названия
Конечно, не обошлось без обсуждения печальной темы депортации калмыков. После возвращения Антон нарыл в интернете целую кучу материала за и против, только парня интересовала моя позиция. Пришлось давать развернутый ответ. Хотя на первый взгляд всё вроде бы просто — тогда калмыков обвинили в предательстве. Серьезная вещь в военное время, которая жестоко преследуется во всех странах.
Однако людей не расстреляли, а «всего лишь» переселили в Сибирь. Имелись ли факты предательства калмыков? Бесспорно. Справедливо ли наказывать за это весь народ? Нет, конечно. Более всего обидным для калмыков, воюющим на фронте, выглядело изгнание их семей. Мужчины честно сражались, треть из них погибла…
Высылка людей — прием известный. К примеру, когда в Соединенных Штатах интернировали японцев, полиция хватала всех узкоглазых граждан подряд. Чуть позже военнослужащие японского происхождения были уволены из армии США. Наверно, обидно. Но это война. А где ты видел на войне справедливость?
Крайности преследуют нас и, как обычно, истина лежит где-то посредине. Чтобы вникнуть в проблему калмыков, надо оглянуться, а потом посмотреть вперед. Благо, у нас есть такая возможность.
Древнейшим государством мира принято считать Урарту. Оно было основано на территории Армянского нагорья. Боевой клич «ура» пошел оттуда, он хорошо знаком воинам, и не только русским. Выходит, идя в атаку, они кричат «за родину Урарту»? Не уверен. Более достоверно калмыцкая версия. Она гласит, что слово «ура» произошло от калмыцкого «уралан», что в переводе значит «вперед».
Версия достаточно убедительная, если учитывать тот факт, что первое документально подтвержденное применение крика «ура» относится ко временам Петра Первого. Именно тогда в русской армии появилась нерегулярная калмыцкая кавалерия, которая использовала клич «уралан» в качестве приветствия.
Храбрость калмыцких воинов известна, обвинять их в трусости нельзя. Их в этом и не обвинили… Итак, сто лет назад национальные окраины, живущие по феодальным, а то и родоплеменным правилам, запихнули в социализм. Собственно, степняков никто и не спрашивал, революции делаются в столицах. А буржуазный переворот 1991 года вернул степные народы обратно в темные века, где адаты понятнее советских законов.
И сегодня можно утверждать, что классики марксизма-ленинизма в своих теориях ошибались. Напомню, Маркс считал, будто социалистическая революция может победить только одновременно во всех наиболее промышленно развитых странах. Ленин возражал ему, выдвигая идею «слабого звена» империализма. Вождь пролетариата тогда заявлял, что достаточно одержать победу в любой стране, даже отсталой. Товарищ Сталин пошел дальше и предположил, что по мере продвижения к коммунизму будет усиливаться сопротивление капитализма, а накал классовой борьбы нарастать.
Вышло наоборот. К 1991 году накал классовой борьбы обернулся полной импотенцией обоих сторон. Всё затухло настолько, что в стране самого развитого социализма вяло победил буржуазный переворот. В подобных случаях переворот называют революцией, так его и объявили. Хотя это была натуральная контрреволюция.
Что характерно, буржуазная контрреволюция произошла под руководством адептов коммунизма. И что символично, новая власть родилась на броневике, где ее принял Ельцин. Этот деятель сразу запретил компартию, а ее бывшим членам разрешил менять традиционную политическую и сексуальную ориентацию на нетрадиционную. Что ж, жизнь всё расставила по своим местам, и всё вернулось на круги своя.
И вряд ли эту возню поняли люди, живущие в степи по родоплеменным правилам. А степняков нам не понять потому, что у азиатов свое, хитровывернутое мировоззрение. Так говорят, не будем спорить. Просто следует принять: у степных народов, в силу их менталитета и географии, взгляд на мир кажется совершенно оригинальным. У степняков никогда не было государства и, в отличие от русских людей, они никогда ему не служили.
Объединяться для какой-то задачи степняки могут, временно забыв о трениях, но идея государства никогда не виделась им сверхзадачей. Родина для кочевника — это степь без конца и края, а служить степняки могут только своим ханам, баям, бекам и чингисханам. Государства у них никогда у них не было и никогда не будет. Это чуждый элемент в их картине мира.
Соответственно, у степняков нет четкого понимания, что такое государственный долг. Дух коллективного труда и коллективной обороны в степной парадигме выглядит иначе. Кому-то покажется парадоксальным, но и свободы у них тоже нет. Свободный степной человек? Как бы ни так. Кочевники живут в клановой системе, и когда они на словах дают присягу государству, они на самом деле внутри самих себя дают ее местному хану. И реально именно ему и служат.
Здесь наблюдается некая стабильность — в прошлом степняки думали не своими мозгами, так происходит и сейчас. Воля ханов и родоплеменные обычаи формируют интерфейс, который постоянно висит у людей степного народа перед глазами. Отсюда вывод: у степняков не может быть государства в том смысле, каким его понимаем мы.
А те государства, которые у них были раньше, и те, которые сейчас существуют — вовсе не государства, а временные территориальные образования. Поэтому калмыки никогда не поймут истинных причин, по которым их наказал Сталин. Да, некоторые из них во время войны нарушили правила, установленные государством. Но ведь Сталин не хан, и его порядки — это не их священные нормы и правила!