Читать интересную книгу Родина - Анна Караваева

Вернувшись в цех, он нехотя прошел в конец пролета, где работала учебная бригада, смущенно потоптался и отошел, не обнаружив в бригаде ничего ненормального:

«Стараются, как надо…»

— Чего это наш Ефим Палыч словно замороженный смотрит? — сказала наблюдательная Глафира Лебедева.

— А кто его знает, — сказала Ольга Петровна.

Она только что передохнула и опять надела на себя фибровый щиток с черным стеклышком. Лицо ее скоро стало обливаться горячим потом, который застилал глаза. Спину и плечи ломило от напряжения, дыхание то и дело прерывалось. Жесткое стрекотание металла, свариваемого швом, треск и шипение огненных фонтанов искр словно ввинчивались в уши и наполняли голову тяжелым и больным шумом. Фибровый щиток грел лицо, как печка, и все чаще манило снять его, набрать в грудь прохладного воздуха. Но Шанина помнила советы Сони о тренировке воли в работе, тем более что «искушение воздухом» очень замедляет работу.

«Вот еще несколько сантиметров… Так, прошла, прошла… Нет, нет, пока не сниму, еще можно потерпеть…»

Обливаясь по́том, Ольга Петровна следила за белым пучком электродного пламени, следила, как по обе стороны его ложатся колючие бороздки шлака, а сама все медлила снимать шлем.

«Еще десяточек сантиметров… еще…» — повторяла она про себя, как заклинание, и наконец, снявши шлем, жадно, всей грудью вздохнула.

Соня, тоже без шлема, вытирала платком потное лицо. Она одобрительно улыбнулась, но глаза ее показались Ольге Петровне тусклыми и печальными.

— Что вы нынче, Сонечка, будто не такая, как всегда?

— Ну что вы… — Соня подошла к Глафире, потом остановилась около Анастасии Кузьминой, направила руку Юли, потом вернулась к ней, покачала головой, опять поправила.

Юля сняла свой щиток. Мягкие русые волосы мокрыми кольцами прилипли к потному лбу, лицо ее было жалкое и несчастное.

«Ах, Юлька, Юлька… не по силенкам тебе… да ничего не поделаешь…» — вздохнула про себя Ольга Петровна.

В общежитии она застала Соню лежащей на кровати.

— Что-то ноги у меня сегодня сильно устали, — смущенно сказала девушка и надолго замолчала, словно засыпая.

Но Ольга Петровна видела, что девушка не спала. Она ложилась то на спину, то на бок; потом наконец встала, оправила свои косы, надела пальто и вышла.

«Куда это она отправилась?» — подумала Ольга Петровна.

В выражении лица Сони и походке было что-то необычное, и Ольгу Петровну начало разбирать любопытство. Было слышно, как Соня зашагала по коридору к дверям мужского общежития. После стука в дверь ее встретили радостным хором голоса Чувилева, Возчего и Сунцова.

«К своим, кленовским ребятам пошла, скрывает от нас что-то», — ревниво подумала Ольга Петровна и тихонько вышла в коридор.

Дверь в мужскую половину была приоткрыта. Ольга Петровна взяла метлу и принялась подметать у самой двери, ее разбирало любопытство. Сначала голоса звучали приглушенно, потом послышался печальный голос Сони:

— Знаете, ребята, что-то мне сегодня тоскливо. Не могу забыть своих: как они там, живы ли?..

Шанина повернулась было, чтобы отойти от двери, но тут голос Игоря Чувилева жалостливо произнес:

— А вы бы иногда и поплакали, Сонечка… вам и полегче бы стало.

— Нет, Игорек, я так много плакала, что у меня все слезы вышли…

Ольга Петровна оперлась на метлу и затихла.

— Вы понимаете, почему еще мне бывает трудно, — задумчиво продолжала Соня, — мне всегда нужно иметь бодрый вид, как будто, понимаете, у меня и нервов нет!..

— Это почему же так категорически, Сонечка? — спросил Сунцов.

— Потому, что все в моей женской бригаде нервные, измученные горем люди, — ответила Соня. — Если я, бригадир, позволю себе распускаться, с кого же им брать пример твердости?

«Ах ты, бедняжка моя… И поплакать-то, значит, не смей!» — взволнованно подумала Ольга Петровна.

— Ой, Сонечка, я бы на вашем месте присел к роялю, — озорно и лукаво протянул Сережа Возчий, — да и сыгранул бы всласть!

Чувилев и Сунцов подхватили предложение Сережи. Соня знала, что в заводском клубе имеется довольно приличный рояль, ключ от которого хранится у библиотекарши.

— И библиотека, кстати, сейчас открыта, Сонечка! — торжественно возгласил Игорь. — Идемте сейчас…

— Нет, нет! Сейчас я играть не буду! — вдруг испугалась Соня. — Я только в Кленовске сяду за рояль!

— Да что вы, Сонечка, совсем хотите разучиться играть? — возмутился Сунцов, и все трое начали с такой горячностью убеждать Соню сейчас же пойти в клуб, что она неохотно сдалась.

— Но ведь дождь какой, ребята…

— Мы все, все добудем, Сонечка, чтобы на вас ни одна капелька не брызнула! — раздался радостный хор трех голосов.

Через несколько минут Ольга Петровна, держась на некотором отдалении, последовала за молодежью и, незамеченная, вошла в дверь заводского клуба.

Дмитрий Никитич Пластунов просматривал каталоги технических изданий, когда к заведующей библиотекой подошли трое приятелей и с таинственным видом попросили у нее ключ от рояля. Скоро из большого зала послышались робкие звуки рояля и смолкли. Потом кто-то опять тронул клавиши теми же робкими пальцами и, словно испугавшись, оборвал игру. Наступила тишина — и вдруг, как на волне, поднялась и разлилась легкая мелодия, будто выпевающая знакомые слова:

Выйдем на берег, там волныНоги нам будут лобзать.Звезды с таинственной грустьюБудут над нами сиять…

Казалось, приглушенный и нежно смеющийся голос жены пропел ему на ухо эти слова о море и звездах. В самом начале их любви, когда Елена еще училась в консерватории, Дмитрий Никитич часто просил ее играть «Баркаролу» Чайковского.

Пластунов отодвинул ящики с каталогами. Сердце в нем сжалось, и захотелось вдруг закрыть глаза и вспоминать без конца…

Из клубного зала раздался дружный всплеск аплодисментов. Новую мелодию Пластунов тоже сразу узнал: «На память Элизе» Бетховена; третья была ему неизвестна.

«Кто это, однако, так играет?»

Он осторожно вошел в зал и увидел за роялем сидящую спиной к нему тоненькую девушку с подвязанными косами. Она вдруг оборвала игру, бросила руки на крышку рояля и упала на них головой.

— Нет, ребята, я больше не могу. Часто это мама играла… Нет, я не могу, не время… нельзя…

— Простите, товарищ, что вы играли сейчас? — мягко спросил, подходя ближе, Пластунов.

— Сонечка, это парторг ЦК Пластунов, — успел шепнуть Игорь Чувилев.

Соня подняла голову и увидела невысокого человека в морском кителе.

— Что я играла? — повторила она, будто очнувшись. — Это соната Чимарозы, соль-минор.

Ее большие длинноватые, печальные глаза заставили Дмитрия Никитича вздрогнуть: это были совсем иные глаза, но и чем-то напоминающие глаза его покойной жены.

— Извините меня, как вас звать?

— Соня Челищева.

— А, очень приятно! Так это вы организатор и бригадир женской бригады электросварщиц?

— Да, это я… — смутилась Соня.

— Очень хорошо… Так почему вы думаете, Соня, что сейчас играть не время? — мягко усмехнулся Пластунов.

Соня сначала очень кратко, а потом все сильнее увлекаясь, рассказала о Кленовске, о родном доме, о тоске неизвестности, потом застеснялась, стала кусать губы и умолкла. Пластунов, будто ничего не заметив, так же осторожно продолжал свои расспросы, и Соня заговорила о том, как создавалась бригада.

— И знаете что, — в увлечении забывшись и будто говоря только со своими однолетками, продолжала Соня, — знаете, что меня поднимает и утешает?.. Вот я моими собственными руками (она протянула вперед и крепко сжала худенькие кулачки)… делаю грозную вещь — боевую машину… А только скорей бы, скорей стать нам самостоятельной бригадой!

— Все это прекрасно, — похвалил Пластунов, — так и делайте и считайте меня вашим верным помощником… — и он обвел все лица твердым и улыбающимся взглядом карих живых глаз. — Но не следует думать, что из-за фашистского нашествия мы должны терять наши душевные силы… Например, музыка, талант пианиста, как у вас, Соня… разве это не является одной из чудесных сил души?

— Да, конечно, — прошептала Соня. — Я ведь и мечтала учиться в консерватории.

— Так и мечтайте, — продолжал свою мысль Пластунов. — А когда вы придете в консерваторию еще со славой стахановки военного времени, музыка приобретет для вас еще и новый смысл, вы будете душевно богаче. Знаете, дорогие мои товарищи, чего еще хотели бы фашисты? Они хотели бы не только нашего военного разгрома, но и нашего духовного обнищания. А разве вы хотите быть духовно нищей, Соня?

— Нет! — решительно сказала Соня. — Я хочу прийти в консерваторию… вот такой, как вы говорили…