Читать интересную книгу Долг - Абдижамил Нурпеисов

Мы умеем ценить талант, умеем гордиться им и восхищаться. Некоторые таланты мы замечаем сразу и носим таких людей всю жизнь чуть ли не на руках. Что же касается Жубанова, то, признаться, он не был чрезмерно избалован вниманием. Наоборот, он всю свою жизнь испытывал трудности.

Было время, когда по прихоти его недоброжелателей композитору жилось несладко. Они мешали ему, брали под сомнение почти все лучшие его произведения, которые были бесспорными достижениями всей казахской музыкальной культуры. К счастью, Ахмет Жубанов не робкого десятка, он не сдавался. Он, как солдат, всю свою жизнь ежедневно шел в бой, наступал, штурмовал, брал «крепости» никем еще не изведанных, не тронутых залежей человеческих чувств, мыслей и дарил народу все новые и новые произведения, облагораживал, очаровывал его. Своим упорством и исключительным трудолюбием Ахмет Куанович напоминает мне благородную труженицу-пчелу, которая неутомимо собирает нектар цветов и дарит людям мед. Классическая опера «Абай» создавалась именно так. Каждый раз, прослушав музыку Жубанова, мы становимся как-то лучше и чище, благороднее, возвышеннее. Настоящее произведение искусства облагораживает человека.

Ахмет Жубанов первый доктор искусствоведения в республике, академик, профессор, народный артист Казахской ССР.

Чем больше совершенствуется мастерство художника, тем требовательнее и строже относится он к своему произведению. Ахмет Куанович из числа самых взыскательных и требовательных, я бы сказал, беспощадных к себе художников.

Жубанов, как передовой и талантливейший представитель своего времени, всегда впереди. Но он никогда не находился на гребне волн, он сам был волной.

Я знаю Ахмета Жубанова давно. Бывал у него в доме, ходили вместе в театр, слушали вместе музыку, ездили по республике... Одним словом, времени было достаточно, чтобы узнать его. Но, как ни странно, я и по сей день не уверен, что знаю его хорошо. И это вполне естественно, чем больше общаешься с такими людьми, тем меньше их знаешь, подобно тому, как жители горных районов мало знают свои самые высокие вершины, хотя с детства живут рядом, видят их каждый день. Вершины же гор и глубины морей всегда скрывают и держат сокровенное в тайне от людских глаз.

1966 г.

О ПРИРОДЕ ТАЛАНТА

Он был поэтом, прозаиком, драматургом, публицистом, критиком, исследователем литературы, написавшим учебники и научные трактаты. Он был и академиком Академии наук Казахской ССР. Он был ещё и блистательным полемистом. Все, кто знал Сабита Муканова при его жизни, помнят его как полемиста, обладавшего бойцовским характером. Кто однажды побывал в те годы в Союзе писателей Казахстана, тот, думаю, наверняка запомнил на всю жизнь, как разгорались большие страсти в маленьком деревянном домике по улице. Пролетарской, одиннадцать. Лишь бы был повод, а страсти вроде сами вспыхивали, возгораясь от малейшей искорки. В наэлектризованной атмосфере немногочисленный тогда еще отряд писателей казался подключенным к постоянному току высокого напряжения. И среди именитых писателей выделялся один, в неизменной своей плюшевой тюбетейке, рано поседевший и пополневший, веселый и простой в обращении со всеми, но грозный и непримиримый в полемике; казалось, что он сам, как заряженный аккумулятор, вырабатывал ток, накаляя атмосферу. В его присутствии любое обсуждение, в узком ли кругу, на секциях ли, вызывало гром и молнии. И этот накал, и это напряжение не могли в конечном счете не отразиться на духе произведений, созданных писателем. Видимо, хмель полемики не рассеивался и ни на йоту не спадал даже и тогда, когда он творил. А работал он в основном ночью. Многодетная семья обычно со второй половины ночи, унявшись, наконец-то погружалась в сон, и седовласый писатель, воспользовавшись представившимся случаем уединения, садился за письменный стол, оставаясь один на один с белым листом бумаги. Но и тогда не угасал в нем деятельный дух полемиста.

И не потому ли все или почти все выходившие из-под пера писателя произведения — будь то критические и литературоведческие или еще бесчисленные эпистолярно-мемуарные — имели столь поразительное сходство со своим темпераментным автором. В них, помимо полемического задора, нетрудно читателю обнаружить между строк поистине мукановскую прямолинейность и категоричность, что, конечно, не могло не сказаться на характере и тоне изложения и со своей стороны в значительной степени определяло тенденциозность иных его суждений. Тем более неистовая непоколебимость, принципиальность и горячий темперамент красноречиво свидетельствовали о его оригинальной биографии, о пройденном им большом пути бойца революции, коммуниста октябрьского призыва, о его неподдельной партийности и гражданственности. Верный делу своего народа, партии и своей эпохи, Сабит Муканов ни в чем не умел и не хотел кривить душой, везде и всюду говоря свое твердое мукановское слово, с завидной настойчивостью отстаивал свою позицию. Кровь от крови, плоть от плоти народа, писатель был активным сторонником всего нового и настоящим гражданином своего народа. Мукановская гражданственность не имела ничего общего с фрондерством, трибунным пижонством иных деляг от литературы. На каждой строке мукановской поэзии, прозы, критических статей лежит отпечаток не только его неповторимой, яркой индивидуальности, но и жарких классовых битв его бурной эпохи. Ему было доверено возглавлять писательскую организацию в годы становления и возмужания молодой казахской литературы. Не только его самобытный писательский талант, но и отличные бойцовские качества в значительной степени способствовали интенсивной профессионализации и идейной закалке национальной литературы.

Итак, в те годы, кому доводилось на литературных диспутах видеть и слышать Муканова, этого поистине выдающегося писателя, который, еще не достигнув сорока лет, стал признанным классиком и по праву считался одним из немногих зачинателей казахской советской литературы, запомнили его наверняка таким, резким и запальчивым. К тому же обладал он железной логикой, цепкой памятью и огромной силой воображения, и, в своих действиях всегда и во всем руководствуясь незыблемой позицией классовой борьбы под девизом актуальности темы, увлекая своих единомышленников, решительно вступал в полемику, и в такие напряженные минуты, в наивысшей точке накала, иной раз казалось, что сжигал он за собой все мосты, сознательно не оставляя своим оппонентам надежду на компромисс. В самом деле было так, или воображение литературной молодежи рисовало его таким, но как бы там ни было, однажды, незадолго до кончины писателя, в присутствии Тахави Ахтанова, вспоминая бурные годы своей литературной жизни, которые теперь отошли и сделались историей и достоянием народной памяти, он как-то сказал тоном сожаления, что категоричность не всегда есть проявление принципиальности.

Мы недоумевали: когда он это говорил, он больше походил на обыкновенного человека, по его же выражению, созданного как все, из костей да мяса. Кстати, в этих по-мукановски простых и доходчивых выражениях заключена глубокая мысль, которая, на мой взгляд, убедительно перекликается со ставшим ныне крылатым излюбленным изречением нашей планеты, это, помните, когда Карл Маркс, отвечая на вопросы дочерей, процитировал известное латинское выражение: «Ничто человеческое и мне не чуждо».

Да, в минуты душевного порыва он бывал способен на поразительное откровение. Итак, в его вышеупомянутом заявлении мы с Ахтановым почувствовали но слабость, а скорее силу, силу его духа. Как убеждает нас жизненный опыт, только сильные духом и еще наделенные недюжинным талантом люди способны на возвышенное, героическое. Посудите сами: быть человеком, который считал себя полемистом, и являлся таковым, и гордился этим своим призванием не менее, чем, скажем, призванием писателя, более того, в литературных диспутах изо дня в день упорно и настойчиво выковавшего в себе железный характер бойца-полемиста, и вдруг, к концу жизни, в непринужденной беседе пуститься на такое откровение, где он вроде бы засомневался в своем былом и излюбленном методе ведения борьбы, — для этого в самом деле надобно быть сильным и мужественным. Только натуры героические, да еще с широкой душой, в минуты неукротимого порыва способны обретать крылья, подобно поэту во власти вдохновения, чтобы подняться над всем пошлым и низменным, затем чтобы с Олимпа справедливости беспристрастно судить о содеянном, на что маленькие люди вовсе не способны. Чем мельче человек, тем его самолюбие сильнее и уязвимее. А чем непомернее самолюбие у такого рода людей, тем и чувство самосохранения, именуемое слепым инстинктом, действует безотказнее, точнее и потому без промаха. И потому эти самовлюбленные мелкие эгоисты во всех жизненных ситуациях, малых или больших, лишены какой-либо способности вырваться из тисков своего тесного и душного мирка. Попробуй, окажись рядом с ним, как сразу, утратив все и вся, утратив свое изначальное высокое назначение, мир станет тесен, люди невыносимы.