Читать интересную книгу "Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло"

как бы ласкаясь к мужу, потихоньку вытаскивала карты у него из рук. Когда все перепутывалось, она бросала карты на стол и жаловалась:

— Этот Нацаг вечно плутует.

Игра начиналась снова. Нацаг хохотал, сотрясаясь всем телом.

— Ну и хитра же ты, Содгэрэл, — говорил он, сдавая.

Цэнгэл от такого своеволия женщины мрачнел, кусал губы и сердито ворочался на стуле. Настроение у него явно испортилось. Вообще говоря, играет он не без азарта, так что мы засиделись допоздна. Дома Цэнгэл развалился на кровати, сцепил на затылке пальцы и уставился в потолок.

— Что бы нам такое перед сном съесть? — спросила я.

Он с любопытством посмотрел на меня и холодно проговорил:

— Тоже небось хотела бы командовать мною вроде этой капризной бабенки, которая даже в карты играть не умеет. Интересно, чему ты у нее научишься?

Я промолчала, а на душе стало скверно, даже поругаться с мужем захотелось. Но подумала, что слова на него все равно не подействуют. За три года нашей совместной жизни случалось всякое, но по-настоящему мы ни разу не ссорились. Как будто даже не представляли себе, что иногда можно и даже нужно прямо высказывать друг другу наболевшие обиды. Не знаю, о чем в эту минуту думал Цэнгэл, но только он продолжал мрачно молчать. С тех пор как он стал главой семьи и соединил со мной подголовники, он для меня ни разу чаю не вскипятил. Он считает, что мужчина добывает и пользуется. А трудностей, которые связаны с ведением домашнего хозяйства, он просто не желает замечать…

Утром следующего дня я вышла за дровами. Нацаг колол дрова и складывал их в поленницу. Он приветливо улыбнулся мне.

— Стоит запустить дела, потом их не переделаешь.

— А мы, как топить, тогда только и начинаем колоть. Никак не можем отделаться от этой дурной привычки.

Я набрала охапку дров и пошла в дом, с удовольствием думая, какой же все-таки Нацаг ловкий в работе. Мне даже захотелось обернуться, еще разок взглянуть на него, но я сдержалась.

Цэнгэл все еще валялся на кровати и курил, пуская дым колечками. Только от скуки человек может вот так убивать время. Поев, он отодвинул тарелку и спросил:

— Чай есть? — и продолжал: — Этот Нацаг вкусно готовит. Тебе бы у него поучиться.

Наливая ему чай, я ответила:

— А почему бы не тебе? — и подумала: «Значит, моя стряпня ему не по вкусу».

К горлу подступил комок, сердце колотилось. Даже как-то боязно стало — что-то будет?!

— А я-то при чем? Три года ел твою бурду и слова не сказал. Хватит, пора научиться тебе, жена моя, — отчитывал меня Цэнгэл, подняв вверх палец.

Совсем недавно у меня было желание как следует поругаться с мужем; а сейчас я не то что слова в ответ сказать не могла, глаз не смела поднять. Руки у меня задрожали, и я поспешно отвернулась. Как же мне было больно, что все мои старания и заботы, вся моя любовь к мужу не стоили, оказывается, чашки вкусного супа, которым угостил его в общем-то случайный, посторонний человек. Не я ли все время думала, чтобы моему мужу было хорошо, не я ли столько сил на это тратила?

До сих пор мы особенно не страдали оттого, что нас всего только двое. А сейчас в этом далеком от людей уголке, куда не проникают вести из внешнего мира, от давящей тишины нашей с Цэнгэлом жизни стало жутко. Такая же тишина, скованная леденящим холодом, наступила в долине Хары перед первым снегом. Полыхали дрова в очаге, булькал на плите котелок, но было так тоскливо и холодно, будто нас разделила ледяная горная река, протекающая по молчаливой и мрачной теснине. Слова и смех в нашей семье как будто навсегда вымерзли. Хотя дне горы и смотрят друг на друга, но река навсегда их разлучила. Такую реку мы с Цэнгэлом впустили в свою жизнь сами, и вот теперь сидим, каждый на своем берегу, близкие и одновременно далекие.

Я невольно начала посматривать на дверь — хоть бы кто зашел к нам, но никого не было. Муна-гуай, оседлав рослого гнедого жеребца, отправился по южному склону в горы. Со двора на весь лес разносился звон топора — это Нацаг продолжал колоть дрова. Хорошо бы, забежал Тайванбаяр! Дети соединяют разбитое, рассеивают печаль: Сейчас он мог бы стать для меня волшебником и разогнать мою тоску. Но Тайванбаяр не приходил. У соседей было тихо. Вот и топор на дворе умолк. Хлопнула дверь — это Нацаг вошел в дом. Где-то вдали громко прогудел паровоз.

Цэнгэл вскочил с кровати и спросил:

— Где у нас деньги?

Оказывается, он ждал лавку на колесах.

— В верхнем ящике.

Цэнгэл взял деньги и повернулся ко мне.

— А ты что, не поедешь? Собиралась вроде шелку на халат купить?

Но меня в эту минуту совсем не занимал шелк. Я думала о Тайванбаяре, пробудившем во мне поистине материнскую нежность, разбудившем дотоле дремавшие во мне чувства, готовые, как выяснилось, при нервом же подходящем случае хлынуть наружу.

— Может, лучше купить конфет да игрушек? — вырвалось у меня.

Цэнгэл вытаращил глаза, даже скулы у него заходили, наклонился к самому коему уху и, вымучивая улыбку, проговорил:

— Да ты не ребенка ли ждешь? Может, чувствуешь чего?

Я закрыла глаза и отрицательно покачала головой. Голос Цэнгэла сразу посуровел:

— Значит, нерожденному ребенку железную люльку готовишь?

— Я хотела соседского мальчика угостить, приласкать… Тайванбаяра… Ведь он такой забавный малыш…

— А нам-то какое до него дело? Что, ему родители не могут купить всего этого?

Я словно оглохла — слова Цэнгэла слышались издалека. Не ожидала я, что он на такую черствость способен. О том, как должен вести себя настоящий мужчина, муж мой имел свои понятия, но смог ли бы он с такими понятиями быть хорошим отцом? Вот какое сомнение зародили во мне его слова. Может, я преувеличивала, кто знает. Но я обиделась на него, а от обиды до прощения путь не всегда близкий. Во всяком случае, думать о Цэнгэле без укора я сейчас не могла.

А он хлопнул дверью и решительной походкой направился к приближавшемуся поезду. Я же робко постучалась к соседям. Содгэрэл, прижав к себе сына, спала. Нацаг развешивал на веревке только что выстиранную одежду Тайванбаяра.

— Магазин приехал.

— Это хорошо! Эй, Содгэрэл, торговлю проспишь!

Сонная Содгэрэл приподнялась на кровати и, увидев меня, приветливо улыбнулась. Потом нежно поцеловала сына и обратилась ко мне:

— А ты уже ходила, подруга? Чем торгуют?

— Только собираюсь.

— Тогда пошли вместе. Нацаг, где мои