Читать интересную книгу "Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло"

class="p1">— Что такое, сынок мой?

— Да медведь… Жаль, ушел, здоровый зверь.

— Прямо к дому подошел?

— Ну да, вон за тем деревом сидел. Поторопился я. Обрадовался, что добыча близко.

— А что, как зверю в когти угодил бы? Бесшабашный вы народ, молодежь, разве ночью так можно?

Я слушала этот разговор и казнилась — зачем подняла такой шум посреди ночи. Не думала я, что все так получится. Послышался стук тяжелого состава. Цэнгэл наконец заметил меня.

— А печку натопила?

Я подняла с земли топор и негромко ответила:

— Натопила. — Голос мой звучал испуганно и робко.

— Пойдем хоть поспим немного. Только сон разогнали зря.

Поскрипывая сапогами, Цэнгэл направился в дом. Я пошла было следом, но спохватилась:

— Ты ступай, а мне дров нужно еще наколоть. Нечего в печь класть.

Я и в самом деле хотела запасти дров для приезжих. Цэнгэл у меня в общем-то спокойный, не злюка, но поворчать любит.

— Надо было засветло этим заниматься, не ночью. Кто же в темноте дрова колет?

— А ты ружье ей оставь. Вдруг медведь из лесу вернется да и задерет твою жену, — сказал кто-то.

Цэнгэл выхватил у меня из рук топор и зашагал к поленнице. На это я и надеялась про себя. Смотреть, как он орудует здоровенным топором, всегда было приятно, у меня даже гордость за мужа появлялась. Звон топора улетел далеко в лес, от чурки в разные стороны отскакивали белевшие по срезу полешки. Мне вдруг почему-то стало страшно, — а что, как он ударит себя по пальцам? Хотя я знала о врожденной его сноровке в любой работе, но схватилась за топорище и сказала:

— Хватит, дров теперь достаточно.

Цэнгэл не отпускал топор — видно, никак не мог остыть, успокоиться. Потом резко отбросил его и размашисто двинулся к дому. Я пошла за ним, жалея, что так взбудоражила своей прихотью мирно спавшего человека. Чего я добилась, заставив мужа колоть ночью дрова? Глупость какая-то; ничего от нее, кроме терзаний.

Дома Цэнгэл быстро разделся и опять с головой нырнул под одеяло. В нашей с ним жизни почти не было ссор, но мне почему-то всегда казалось, будто между нами преграда какая-то, а какая — не знаю. Цэнгэл, отвернувшись от меня, захрапел. А я, прижавшись к его спине, продолжала думать.

Любви и нежности хватило только на первый год нашего брака, а потом как-то незаметно случилось, что дела и заботы все вытеснили и потекли серые однообразные будни. Нужды у нас ни в еде, ни в одежде никогда не было. Не ругались мы особенно, не питали друг к другу ни ревности, ни зависти, но только жизнь последние два года стала тоскливой. Я поднялась, прошла в соседнюю комнату, подбросила в печь дров, а когда опять легла, Цэнгэл сонным голосом пробурчал:

— И куда ты все бегаешь? Чай, что ли, по ночам пьешь? Смотри, руки и ноги как ледышки.

Раньше, бывало, он меня среди ночи и поцелует, и приласкает, а теперь только ворчит. Я уже думать начала: может, я виновата, что загрустил со мной муж, такой нежный когда-то? Расчувствовавшись, я погладила его широкую грудь. Конечно, мучилась я очень оттого, что не сумела до сих пор родить ему ребенка, не смогла украсить его жизнь этим счастьем. О моей печали Цэнгэл и не догадывался. Все старания употребила я, чтобы муж был сыт, ухожен да домом доволен. Решила: пусть, мол, по его, мужниному, виду люди о нашей жизни судят. Может, эта забота — ведь огонь в очаге поддерживать для кого-то надо — и держит меня около него? Бывает, что люди и без любви хорошо живут, постараться только надо. Может, в этом старанье и состоит счастье жизни?

Предрассветная тьма, запутавшись в ветвях деревьев, стала такой плотной, что в двух шагах ничего не было видно. И тут из-за отрога донесся гудок. Поезд, из окон которого бил яркий свет, сбавил ход и остановился на нашем разъезде.

Мы встретили приезжих, помогли перетаскать им вещи и устроиться. Мальчик, которого я, ни разу не видев, уже полюбила, и вправду оказался забавным малышом, нельзя было не почувствовать к нему нежности. Стесняясь незнакомых людей, он хватался за юбку матери, путаясь у нее под ногами. Между пухлыми, румяными его щечками пуговкой торчал крохотный, забавный носик. Глаза, волосы — все в нем было таким милым, трогательным, что расположило меня к малышу бесповоротно. Мальчик вышел в мать, спокойную, красивую женщину, лицо которой временами озаряла добрая улыбка. У матери была привычка приглаживать руками свои черные густые волосы, при этом брови у нее как-то чудно двигались. Муна-гуай не отходил от мальчика и все допытывался:

— А ты знаешь, что я тебе дедушка?

Мальчик смотрел на старика черными глазенками и в смущении отворачивался. Я сразу принялась помогать по кухне. Пока мы с Содгэрэл, так звали новую соседку, готовили завтрак, заваривали чай, пока Цэнгэл и отец мальчика таскали в дом столы и стулья, совсем рассвело.

А когда подошло время выходить на работу, Муна-гуай предложил:

— Вот что, детки мои, отдыхайте-ка вы сегодня с дороги.

Однако новый сосед сдержанно отказался от отдыха.

— Да вы не беспокойтесь зря, ничего с нами не сделается.

С этими словами он вытащил из груды вещей промасленную куртку и начал одеваться. Муна-гуай, видя такую решимость, не стал его уговаривать. Чуть погодя он обратился ко мне:

— Тогда ты оставайся дома, Алима, помоги соседям. Сегодня у нас работы немного. За нижней излучиной заменим несколько шпал, и домой.

Мальчик быстро привыкал ко мне. Он отпустил подол материнской юбки и теперь бегал по комнате, ко всему проявляя живой интерес. Мать время от времени одергивала мальчика:

— Тайванбаяр, я же сказала тебе, не шали!

На миг он стихал, но тут же принимался за свое. Женщины обычно быстро знакомятся. Начать разговор можно с любого пустяка — с колечка, с сережек, даже шпильки для волос. К середине дня мы с Содгэрэл уже подружились.

— А много здесь семей с детьми? — спросила она.

— Ни одной. Только ваша.

Не знаю, о чем она подумала, стоя у окна и вглядываясь в бескрайнюю тайгу, которая начиналась прямо от дома, но только удовлетворенно улыбнулась, достала из лежавшей на столе пачки сигарету и ловко закурила.

— В каком-то смысле это даже лучше, — сказала она, привычно пуская дым.

— Едва ли, подруга. Лучше без еды жить, чем без детей. Ты не представляешь, как у нас здесь бывает тихо и тоскливо. Тайванбаяру скучно будет без друзей.

— А мне больше по душе, когда других детей рядом нет. Дурному