— Мне нужно будет об этом подумать, — ответил он и взял в руки стеклянную колбу, заполненную едким алкагестом[89], прозрачным, как вода. Он задумчиво наклонил ее сначала вправо, затем влево. Сквозь дутое стекло колбы его глаза превратились в нечто страшное. — В любом случае магистр Руанно пишет, что садится на корабль из Лондона, а так как посыльный, доставивший мне письмо, не мог сильно обогнать этот корабль, думаю, что он будет во Флоренции в течение месяца.
Мне нужно будет подумать об этом.
Руан уехал без его разрешения — и таким образом разрушил связь между ними тремя. Великий герцог уже однажды смилостивился над ним, в то ужасное время, когда погибла донна Изабелла. Но больше на это он не пойдет. Да, он позволит Руану вернуться, так, как охотник позволяет добыче зайти в расставленные силки. Он воспользуется им, его навыками и способностями. А потом…
— Я сам об этом позабочусь, — сказал великий герцог и поставил колбу обратно на стол. — Ничего не говори магистру Руанно, когда он приедет. Просто вежливо прими его. Возобновим работу над magnum opus в день летнего солнцестояния.
Она ответила жестом уважения — мужским поклоном от пояса, скрестив руки на груди. Это помогло ей спрятать глаза и губы, когда она произносила: «Как вам будет угодно, магистр Франческо». Она лгала.
На следующее утро она позавтракала куском свежеиспеченного хлеба, несколькими плодами инжира и разбавленным вином. На вилле Пратолино, как и во всех других владениях Медичи, ей выделили собственную маленькую комнатку. В этой даже было окно, из которого она могла полюбоваться садом с его причудливыми скульптурами, стрижеными кустами и заводными статуэтками-автоматонами, которые были так дороги жесткому механическому сердцу великого герцога. Покончив с едой, она встала на колени перед кроватью и быстро протараторила «Аве Мария» и «Отче наш». Часовни в Пратолино не было, хотя, судя по тому, что сказал пристыженный священник, она могла здесь скоро появиться. Затем она поправила свои юбки, вышла в коридор и направилась к боковому выходу, ведущему в конюшни.
— Синьорина Кьяра.
Женский голос, хрипловатый, властный, с легким венецианским акцентом.
Кьяра остановилась. И как только она остановилась, то поняла, что оказалась в ловушке — теперь уже нельзя было просто продолжить свой путь, сделав вид, что она ничего не слышала. В последний раз она слышала этот голос на лестнице в палаццо Веккьо.
Да что я? Сам Франческо называет его чудовищем, когда вы не слышите.
Ей хотелось выкрикнуть обвинения, высказать все, что она видела своими глазами: Бьянка Капелло, высокая и крепкая, как посудомойка, бьет слабую и немощную герцогиню, которая к тому же на сносях. Умышленно или нет, но она обрекла ее на смерть. Но нет, раз уж она выбрала путь медленной холодной мести, то сейчас следует молчать. Еще слишком рано.
Полная злобы и отвращения, девушка обернулась и встретилась глазами с любовницей великого герцога.
Бьянка Капелло была одета в шелковое летнее платье кремового цвета со свободной юбкой, широкими рукавами и высоким кружевным воротником. Глубокое декольте обнажало ложбинку между ее белыми грудями. Бархатный лиф платья — впрочем, и платьем это сложно назвать, настолько оно было открытым — был так обильно расшит золотом, что оставалось только удивляться, как она не сгибается под его тяжестью. В ее рыжих волосах красовался венок из красных лилий.
Красные лилии. Геральдический символ Флоренции и великих герцогов Тосканских. Как будто она просто прошлась по саду на рассвете и сказала себе: «Смотрите, красные лилии, какая прелесть, сорву себе немного на венок…»
Так, значит, священник действительно «упорядочил» жизнь великого герцога. Он их обвенчал. Иначе она, ненавидимая всеми венецианка, не посмела бы нацепить эти лилии. Но, конечно, великий герцог приказал бы придушить этого священника, если бы узнал, что тот разболтал его секрет. Так что можно было спокойно притворяться, будто она ни о чем не знает.
— Доброе утро, синьора Бьянка, — сказала Кьяра, но даже и не подумала сделать реверанс. Она не сделала даже того едва заметного движения коленями, как в тот день во дворце Медичи.
— Наступит день, — сказала Бьянка Капелло, — когда ты встанешь передо мной на колени и будешь молить о прощении за свое неуважение. Ты видишь лилии у меня в волосах?
— Вижу.
— Ты понимаешь, что они означают?
Кьяра спокойно выдержала ее взгляд.
— Нет, — ответила она. — Просто красивые цветы. Что в них такого особенного?
Широкие брови Бьянки сердито поднялись кверху.
— Это красные лилии, дура. Великий символ Флоренции и всей Тосканы.
— В самом деле? — Кьяра улыбнулась. Признаться, было приятно видеть Бьянку Капелло такой рассерженной и такой беспомощной одновременно. Наверняка великий герцог запретил ей рассказывать кому-либо об их тайном браке, но, как и тот священник, она не могла удержаться от того, чтобы этого не сделать. Однако она не могла сказать об этом прямо. «Пока я делаю вид, что мне ни о чем не говорят эти лилии, она будет злиться все сильнее и сильнее. Но побежать жаловаться великому герцогу она тоже не сможет, потому что ей не положено вести себя как великой герцогине. Пока еще не положено».
— Милые цветы, — сказала она. — Я гуляла утром в саду. Там кроме красных лилий еще много красивых цветов.
Лицо Бьянки покраснело от злости так сильно, что стало почти такого же цвета, как и те лилии, которые она еще не смела носить на людях или даже в присутствии великого герцога.
— Я заставлю тебя пожалеть об этом. Тебя запрут в такое подземелье, где ты никогда больше не увидишь цветов.
— Осторожнее с угрозами, синьора Бьянка. Может быть, вы и любовница великого герцога, но я его soror mystica и единственный алхимик-магистр в его лаборатории.
Это, конечно, не было правдой. Руан скоро вернется, да и в любом случае запаковка инструментов в сундуки и последующая распаковка еще не делали ее полноправным магистром. Да и вообще, даже простым алхимиком назвать ее сложно. Но ей хотелось поддеть Бьянку и посмотреть, как далеко та сможет зайти.
«Она пробуждает все худшее из того, что есть во мне, — подумала Кьяра. — Так же было и с великой герцогиней, последним поступком которой стала попытка ударить Бьянку. И это при том, что она никогда никого не била в своей жизни. Что в Бьянке Капелло такого, что в ее присутствии все начинают проявлять самые дурные черты своего характера? Неужели это из-за нее великий герцог так глубоко погрузился во тьму?»