— Бедная Елизавета! — возразила я. — Она так молода.
— Ей двадцать лет — достаточно много для того, чтобы вынашивать честолюбивые замыслы Королеве не следовало оставлять ее в живых.
Но королева пощадила ее, потому что сэр Томас Уайтат, которому в апреле того же года отрубили голову, заявил перед смертью, что принцесса Елизавета не замешана в заговоре против своей сестры.
Саймон Кейсман вернулся домой. Я размышляла, какую роль сыграл он в восстании. Ведь, будучи участником заговора, он смог исчезнуть раньше, чем о его участии стало известно властям. Я была убеждена в том, что Кейсман хотел бы увидеть конец правления королевы Марии, предотвратить возвращение власти Рима и увидеть на престоле правителя-протестантанта.
Было очевидно, что он выбрал Елизавету.
По мнению Бруно, Елизавета избрала религию, как и политику, из соображений выгоды. Королева была католичкой, ее предполагаемый брак с испанцем был непопулярным. Желая сыграть на этом, Елизавета стала поддерживать протестантов.
Люди все больше и больше прислушивались к ней. Некоторые из бывших сторонников Марии хотели бы теперь, чтобы во главе государства стояла Елизавета. Мысли и надежды многих были обращены к дочери Анны Болейн. К счастью, королева Мария не была мстительна. Говорили, что она помнит свою детскую дружбу с обаятельной младшей сестричкой.
Моя мать появилась в Аббатстве со своими обычными гостинцами. С ней пришли близнецы: они пользовались каждым случаем побывать у нас, поэтому вызвались нести корзинку.
Девочки прибежали посмотреть, что принесла бабушка, и послушать новости.
— Ну и чудеса творятся в Сити! — сказала, усаживаясь, матушка.
— Расскажи нам, бабушка, — потребовала Кэтрин.
— Дело в том, моя дорогая, что на Олдгейт-стрит появился дом с привидениями, хотя, возможно, там и нет привидений. Возможно, что там обитает ангел Божий. Кто знает?
— Ну, продолжай же, — нетерпеливо сказала Кэтрин. — Ох, бабушка, ты всегда сводишь меня с ума, заставляя ждать продолжения истории.
— Потерпи, — сказала я. — Всему свое время.
— Ax! — воскликнула Кэтрин. — Ну, бабушка, расскажи же сейчас.
— Это голос, который идет из кирпичной стены, — произнес Питер. — Я его слышал. А ты слышал, Пол? Пол кивнул, он во всем соглашался с братом.
— Что за голос? — спросила Кэтрин.
— Если бы ты позволила мне объяснить все сначала, — проворчала моя мать, — то сейчас уже знала бы все.
— Бабушка права, — добавила я.
— Ну, так расскажи же нам, — настаивала Кэтрин.
— Голос слышен из стены дома. Но когда народ кричит: «Боже, храни королеву!», — он безмолвствует.
— Что же это за голос, который не произносит ни слова? — сказала Кэтрин.
— Что за нетерпеливый ребенок! — нахмурилась матушка. — Не может дождаться когда ему все расскажут до конца. Когда толпа кричит: «Боже, спаси леди Елизавету!»— голос отвечает: «Так тому и быть».
— А чей это голос? — спросила Хани.
— Это тайна. В доме никого нет. Однако голос звучит.
— Там кто-то есть, — сказала я.
— Никого нет. Дом пуст. А когда люди спрашивают: «Что такое месса?»— голос отвечает: «Идолопоклонство».
Кэтрин вспыхнула, лицо ее залила краска.
— Там сидит кто-то злой и обманывает народ.
— Это голос, — ответила моя мать, — и никого там нет. Голос без тела. Разве это не чудо?
— Если бы голос говорил разумные вещи, то это было бы чудо, — возразила Кэтрин.
— Разумные? Кто может подвергать сомнению слова Святого Духа?
— Я, — ответила Кэтрин. — Это Дух Святой только для протестантов. Для людей истинной веры это… ересь.
— Замолчи, Кэт, — сказала я. — Ты неуважительно относишься к бабушке.
— Значит, говорить правду — неуважительно?
— Истина для одного может быть не правдой для другого.
— Как это может быть? Правда всегда должна быть правдой.
Я устало произнесла:
— Я не потерплю ссор по вопросам веры в своем доме. Разве нам мало того, что происходит в стране?
— Ты должна научиться сдерживать язык и выражать должное почтение, когда следует.
— Почтение! — возмутилась Кэтрин. — Мой отец сказал бы…
— Хватит! — приказала я.
Кэтрин пулей вылетела из комнаты.
— Хорошенькое дело! — выбегая, воскликнула она. — Надо притворяться, что соглашаешься с дикой ложью, просто для того, чтобы кому-то угодить.
— Клянусь Богом, — сказала моя мать, — она фанатичная маленькая папистка.
Я заметила, что Хани улыбается; ее всегда веселило, когда между мной и Кэтрин возникали разногласия.
«Трудно ожидать гармонии в стране, когда мы не можем сохранить мир даже в своей семье», — подумала я.
Кэтрин торжествовала, когда в результате проведенного расследования в доме обнаружили молодую женщину по имени Элизабет Крофт. Она пряталась в полой стене, чтобы отвечать на вопросы, которые ей задавали, и таким образом подстрекать людей выступить против королевы Марии и против ее брака с испанцем.
— Вот так чудо! — воскликнула Кэтрин и поспешила к моей матери в Кейсман-корт.
— Бабушка была так смущена, что я не могла не рассмеяться, — сообщила мне Кэтрин, когда вернулась.
— В тебе должно быть больше сострадания, — сказала я ей.
— Сострадания к этой фанатичке!
— Взгляни на себя, моя дорогая, разве ты не такая же?
— Но я принадлежу к истинной религии.
— Ты фанатичка, Кэтрин. Как бы мне хотелось, чтобы вопросы веры занимали тебя поменьше.
— Я обсужу это с отцом… сейчас же. — Глаза ее сияли. — Как чудесно иметь такого отца! Все эти годы я ошибалась.
— Он не обращал на тебя внимания.
— Конечно, не обращал, я была молодая и глупая. Теперь все иначе.
— Прошу тебя, будь поосторожнее.
Кэтрин бросилась ко мне и порывисто обняла.
— Моя дражайшая мамочка, пойми, я выросла… почти.
— Но не совсем.
Питер пришел к нам и рассказал, что за обман Элизабет Крофт выставили к позорному столбу.
— Бедная девушка, надеюсь, она не лишится головы, — сказала я, но подумала: «Ведь в этой стране это обычная плата». Я поняла: из-за того, что на троне ярая католичка, религиозный конфликт в стране не гаснет, а разгорается, и дала себе слово, что если трудно что-то изменить в стране, то уж дома следует избегать ссор.
В июле 1554 года Филипп Испанский высадился в Англии, и королева Мария выехала в Винчестер, где они и обвенчались.
Мы присутствовали при их въезде в столицу. Верхом на лошадях королевская чета пересекла Лондонский мост. Меня поразило увядшее лицо королевы и то подчеркнутое обожание, с которым она относилась к своему бледнолицему и тонкогубому жениху. Она была старше его на десять лет, и я жалела ее.