И тут новая мысль… глупая, наверное… если не все, что он наворотил, глупость и безумие. Пусть. Он использует любую возможность, чтобы узнать.
Лошадь Оливер занял у коменданта порта. Ему не хотелось возвращаться в таможенную контору — Лукман пристал бы с расспросами, что и зачем, ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что сегодня в Эйсане нет торговли. Но ждать до ярмарки Оливер не мог. И стремился попасть в Эйсан до темноты.
Сеялся мелкий дождик, покуда он скакал по дороге, по которой они не так давно громыхали в двуколке, веселые и беспечные. Или это лишь он один был весел и беспечен? Потом ветер унес тучи в зеленое море и проглянуло солнце — спокойное солнце изобильной осени. Дрок вдоль дороги был таким же золотым, как летом, цикады, притихшие во время дождя, снова звенели. Что бы ни происходило в империи и в душе человеческой, для южан это был удачный год. Во всех окрестных деревнях давили виноград, в пригородных садах вызревали апельсины. И если кто-то умирает на плахе в Скеле или под соленой водой на Клыках, жизнь все равно идет своим чередом.
Отца Амруна Оливер не застал — служка сообщил, что он на берегу, благословляет чью-то новую фелюгу и придет не скоро, потому как после пить, конечно, будут… Дураковатый отрок никак не мог взять в толк, что Оливеру надо, и упорно отказывался вынести ему церковную книгу. Утратив терпение, Оливер оставил денежные посулы и рыкнул на служку — за месяцы работы в порту он успел приобрести некоторые навыки. Действие было самое сокрушительное — мальчишка ринулся внутрь и, звеня ключами в трясущихся руках, стал отпирать ризницу.
Оливер вошел вслед за ним. Ангелы и грешники вопили на резных колоннах. Святой Кал гак корчился на колесе, точно эллинский Иксион или тримейнский фальшивомонетчик.
Служка отпер дверь, но вместо того, чтобы идти за книгой, жался к стенке. Оливер швырнул ему монеты и взял свечу с алтаря. Пусть простят его Бог и все праведники Его за святотатство… единственное ли в жизни?
Он уже бывал в ризнице и знал, где лежит книга. Вряд ли с тех пор в Эйсане произошло столько свадеб, крестин и похорон, что ее успели заменить.
Но их и взаправду оказалось довольно много — венчаний то есть. Осенью, после сбора урожая, играются свадьбы, и поэтому большинство крестин приходится на весну и начало лета. У них — все наоборот… хотя книга — та же. Он узнал собственную подпись. А под ней…
Мускулы руки, державшей свечу, оцепенели, он не чувствовал, как расплавленный воск каплет на руку и на страницу, но свечу не выронил. Иначе бы чуду, оберегавшему эйсанскую церковь от огненной напасти, пришел конец.
Ниже его подписи четким, твердым, несколько угловатым почерком было выведено: Селия Алиена.
Алиена старше Селии, говорила она, поэтому ее имя должно быть первым. Но он не согласился.
Так разгадал он загадку или нет?
В комнате стоял полумрак, и Оливер замер на пороге, опасаясь потревожить женщину в кресле у окна. Она задремала за шитьем и прикорнула, привалясь к спинке. Оливер увидел то, что выскользнуло из ее рук на колени, — детская рубашечка, крестильная, должно быть… Сердце его болезненно сжалось.
Но он обязан знать.
— Алиена!
При звуке его голоса женщина резко выпрямилась, повернулась к нему, мгновенная судорога прошла по ее лицу.
Он узнал это взгляд.
Оливер сделал несколько тяжелых шагов. Что делать, как поступить, как быть дальше — он потерял всякое представление. Женщина наблюдала за ним, явно не намереваясь начинать разговор первой.
— Ты вернулась, — наконец выдавил он.
— Я всегда была здесь.
Последний раз он слышал этот голос зимним вечером, на опушке дубовой рощи… или нет?
— Что это значит?
— Это значит, что первая попытка не удалась. Правда, если тебя не затруднит вспомнить, я не исключала такой возможности. Кстати, сядь.
И в самом деле, почему он торчит перед ней навытяжку, как слуга? Оливер сел. Он чувствовал себя до крайности глупо, и от этого родилась злость.
— И все это время ты обманывала меня!
— Мы обманывали тебя, если тебе так нравится это слово, — вежливо поправила она. — В ту ночь по соседству со Сломанным мостом, когда стало ясно, что ничего не произошло, мы пришли к соглашению. Селия настаивала на том, чтобы по возможности утаить правду. Она пошла бы на все, чтобы избавить тебя от страданий. Я приняла ее доводы. Если двое пребывают в аду, зачем тащить туда и третьего?
В ту самую ночь… Он стиснул руки — суставы хрустнули. Но в ту ночь Селия заклинала его не верить Алиене, не поддаваться убедительности ее утверждений.
— Слова! Ты просто использовала меня! Впрочем, и ее тоже… — Стиснутые пальцы расслабились, потом сжались в кулаки. — Тебе просто нужно было, чтобы Селия родила ребенка, как полагалось по твоим расчетам.
— Не стану спорить. — Последовал знакомый округлый жест. — Что же, теперь ты знаешь, каково на самом деле положение вещей, и волен поступить соответственно.
— Третья часть плана, которую ты пыталась скрыть? Думаешь, я забыл? Господи, как велика твоя жажда власти и как сильна ненависть!
— Неправильный вывод, — бесстрастно возразила она. — Я никогда не знала ненависти.
— Слышать это от той, что погибла в сражении?
— Сражаться и ненавидеть — разные понятия. Как могла я ненавидеть существо, не рожденное для этого мира? Оно вне суда. И для него мы все, возможно, неизмеримо большее зло. Но я принадлежала этому миру, а ему оно причиняло вред. Поэтому данное существо следовало уничтожить.
Этот удивительно четкий выговор, уверенность, парадоксальность логики затягивали против воли, словно водоворот. Но Оливер не желал поддаваться.
— Как будто таракана прибить… А Найтли? Он-то — нашего мира. Его ты тоже уничтожила без ненависти?
— Каждому — по заслугам его… Хотя Найтли — это долгая история. Разумеется, тогда его звали по-иному.
— Что связывало вас? — вырвалось у него. Он вдруг осознал, что вопрос этот для него важен.
— Традиция. Забытая карнионская традиция. Поход двоих.
— Мне сказали, что это предрассудок.
— А что есть предрассудок? Косвенное свидетельство традиции. Данная восходит ко временам Темного Воинства. — Поясняя, она отнюдь не впадала в тот менторский тон, который предполагает в собеседнике не то слабоумие, не то младенческую наивность, напротив, в нем ощущалась спокойная доброжелательность.
— Безличию, бесформенности порождений Темного Воинства, оскорблявшим представления карнионцев о мироздании, нужно было найти противовес. Что же могло служить им?
— Порядок, наверное…
— Ошибочная мысль. Не порядок, а гармония. Гармония же рождается из единства противоположностей. Ты должен знать — это есть во многих учениях. Небесное и земное, правое и левое, свет и тьма — и так далее. В человеческом воплощении это союз мужчины и женщины. Совместно они изгоняют Темное Воинство — так учат «Логии» монастыря Четырех Врат и «Апокриф святого Хамдира».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});