Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

В Москве поэт Евтушенко жалуется, что нельзя определить, кто командует парадом, к кому обращаться. Поговаривают о „смутном времени”.

В театре на Таганке Юрий Любимов пытается воссоздать другую эпоху, когда, говоря устами Пушкина, „добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши” оказались ввергнутыми в Смутное время. Что же следовало им предпринять, чтобы покончить со смутными временами? На этот вопрос Пушкин ответа не дал. Он ждал, что его даст сам зритель, к которому обращен вопрос: „Что же вы молчите?”

Теперь актеры на Таганке намеревались вновь обратиться с этим вопросом к публике. А пока идут репетиции и в Москве вспоминают времена Гришки Отрепьева и Кузьмы Минина, Юрий Андропов исчезает. Поднявшись ночью с Московского аэродрома, его самолет берет курс на Берлин. Здесь он встречается с Хонекером. Затем он приземляется в Праге, где его ждет Густав Гусак, пришедший к власти с его помощью. Из Праги Андропов летит в Будапешт, к человеку, которого осенью 1956 года он заставил стать предателем, но выиграть власть — Я. Кадару. Цель этих ночных встреч одна — убедить союзников в том, что слухи о смутном времени в Москве ложны. Что он, Андропов, уже избран наследником Брежнева и что первоочередной задачей его как лидера будет восстановление экономики, находящейся, по его словам, в катастрофическом положении.

А ведь всего месяц с небольшим назад он уверял советских людей, что страна „уверенно идет по пути коммунистического строительства”. В отличие от времен Годунова, в конце двадцатого века на Российской земле не только безмолвствовал народ, но и безмолвствовали, как воды в рот набравши, скованные страхом его вожди. Никто из власть предержащих не взял на себя смелость и не заявил, как когда-то сделал в своем знаменитом письме аббат Рейналь. Обращаясь в сентябре 1792 года к Национальной ассамблее Франции, один из вдохновителей французской революции писал: „Я не могу не обратить внимание представителей народа на большие опасности, ждущие нас впереди. Я глубоко огорчен преступлениями, покрывающими позором нашу страну... Правительство стало прибежищем личностей, то диктующих законы, то нарушающих их... Я вижу порок, триумфально марширующий под фальшивым покровом свободы, и слышу, как возбуждающие голоса наполняют вас ложными страхами для того, чтобы отвратить ваше внимание от действительных опасностей”.

В разгар закулисной борьбы за власть в Москве 24 мая собирается пленум ЦК. В отличие от 26 съезда, где в своем шестичасовом докладе Брежнев уделил сельскому хозяйству всего пять минут, этот пленум должен был одобрить Продовольственную программу, в выработке которой активное участие принимал Горбачев.

Сколько бы мы ни изучали этот документ, мы не найдем никаких намеков на то, что к нему приложил руку будущий реформатор. В нем изложено все, что руководство хотело бы достичь, но в нем же и обнаруживалось, что оно не знает, как этого достичь. Опять много говорилось о выделении дополнительных средств, но организационные формы оставались старыми. Никакой свободы выбора колхозам и совхозам не предоставлялось. Все по-прежнему должно было выполняться по приказу сверху. О том, что 20 лет назад была принята подобная программа и тогда обещалось, что как раз к тому времени, когда собрался пленум, СССР по уровню потребления продовольственных продуктов догонит Америку, никто и не вспоминал. В новой программе о том, чтобы догнать Америку, не было ни слова.

Когда читаешь речи выступивших на пленуме, где решался вопрос о том, как накормить страну, то создается впечатление, что ни у кого из них не было ни малейшего желания обсуждать этот вопрос серьезно. Все выступавшие прекрасно знали, что их рапорты о „выполнении и перевыполнении” — фикция, и понимали, что ничего иного они придумать не смогут. Двоих — Рашидова и Кунаева — скоро обвинят в коррупции. Естественно, что все это делало их, в первую очередь, заинтересованными не в каких-то там программах, а в продлении правления Брежнева, спасавшего их от отчета о выполнении живущих только на бумаге и в фальшивых статистических справках программ.

В общем, все больше были заняты аплодисментами, то и дело прерывавшими речь Брежнева и становившимися особенно бурными, когда он говорил о том, что страна должна сама себя обеспечить, чтобы избавиться от зависимости от иностранных держав, использующих поставки зерна для оказания политического давления.

Это сейчас известно, что до конца брежневского правления остается пять месяцев. Тогда же Горбачев спокойно себя чувствовать не мог. Два плохих урожая в предшествующие годы ставили его в опасное положение. Еще одна неудача, и на Пленуме займутся, как говорится в такого рода случаях, вопросом „об укреплении руководства сельским хозяйством”, что означало снятие Горбачева и замену его кем-нибудь другим. Это было бы концом его карьеры.

В июне в журнале „Коммунист” опять появляется статья Горбачева, в которой он доказывает, что Продовольственная программа имеет под собой твердую научную основу и что на сей раз административный аппарат будет работать как часы. До признания о том, что часы в это время отсчитывали минуты приближения страны к катастрофе, остается еще три года.

Хотя Андропов держал посещение трех столиц в секрете от своих коллег, он постарался, чтобы сведения о его беседах там просочились на Запад, что способствовало создаваемому уже образу будущего руководителя Советского Союза, якобы склонного к реформам и миру.

В качестве доказательства того, что он не шутит, в июне в „Правде” появляется краткое сообщение о том, что Сергей Медунов „освобожден от занимаемого поста в связи с переходом на другую работу.” Андропов добился своего. На место Медунова назначается вызванный с Кубы Виталий Воротников. То, что Андропов сумел-таки снять Медунова и вернуть Воротникова, впавшего в немилость у генсека, красноречиво говорило о том, куда переместился баланс сил.

Для партократии, видящей в способности защитить своих высшее проявление власти, стало очевидным, что Брежнев эту способность теряет. Однако Черненко, потерпев поражение в мае, не сидит сложа руки. Он произносит одну речь за другой. Его видят на конференции армейских партийных секретарей и на праздновании 50-летия пограничных войск. Это должно продемонстрировать его тесную связь и с армией, и с органами. Вовремя вспоминают, что в юности он служил в пограничных частях. А то, что он достаточно компетентен в экономике, должно доказать только что вышедшее второе издание его „Вопросов работы партийного и государственного аппарата”. Тем временем срочно выписанной из Грузии знахарке Д. Давиташвили телепатическими сеансами удается вновь привести Брежнева в приличное состояние. Он начинает больше появляться на публике. В Баку готовятся к его приезду. Уже почти в открытую говорят, что Брежнев останется лишь председателем Президиума Верховного Совета, а полномочия генсека передаст Черненко.

24 сентября Брежнев прилетает в Баку и спустя два дня поднимается на трибуну, чтобы выступить перед прибывшими на торжества по случаю награждения Азербайджана орденом Ленина. Брежнев начинает речь и вдруг телекамера показывает одного из помощников генсека почти бегущего к трибуне. Он забирает у удивленного Брежнева лежащий перед ним текст речи и кладет другой. Все это происходит на глазах миллионов телезрителей, видящих также, как совещаются растерянные помощники генсека.

— Это не моя ошибка, товарищи, — говорит Брежнев. — Я начну сначала.

И он с достоинством, словно бросая вызов кому-то, собирает все силы и произносит 45-минутную речь.

Никто из помощников снят не был. С приходом к власти Андропова они все остались на своих местах.

Черненко наносит ответный удар. Союзник Андропова Кириленко в начале октября лишается мест в секретариате и в Политбюро. Об этом пока еще не сообщается, но уже дано указание не готовить его портреты к Октябрьской годовщине. Изгнание Кириленко дает возможность Кучеру вновь обойти Андропова и выйти на второе место в кремлевской иерархии.

Затем в Москве вдруг созывается совещание командиров и политработников Советской Армии и флота. Официально это объясняется, по словам Брежнева, „обострением международной обстановки, политическим и идеологическим наступлением США на социализм”. Но подлинная причина в другом. Брежневу и Черненко надо показать, кто у власти. И им надо, чтобы армия это поняла и поддержала их. Генсек вынужден обратиться к армии через голову министра обороны. Он не забыл, как выразительно поздравлял Андропова Устинов после того, как тот закончил свою ленинскую речь. Теперь он хочет напомнить, что командует парадом он, генсек и председатель Совета Обороны.

— Устинов, — говорит Брежнев, — постоянно докладывает мне о состоянии наших Вооруженных Сил. Я, по долгу своей работы, занимаюсь вопросами укрепления армии.