яйца и блюдо с омлетом. В смысле количества миссис Бийл никогда нас не подводила.
Укридж сортировал письма.
– От тети Элизабет, – сказала миссис Укридж, взглянув на конверт.
До сих пор я слышал лишь беглые упоминания об этой родственнице и создал ее воображаемый портрет частично по намекам, оброненным Укриджем, но в основном исходя из того, что он нарек самую вредную из наших кур в ее честь. Мне рисовалась суровая дама с леденящим взглядом.
– Хотел бы, чтобы она вложила чек, – сказал Укридж. – С нее не убыло бы. Ты понятия не имеешь, Гарни, старина, до чего отвратительно и непристойно богата эта женщина. Живет в Кенсингтоне на доход, которого ей более чем хватило бы на Парк-Лейн. Но в смысле, чтобы подоить, показала себя более чем малой величиной. Последовательно отказывается отстегнуть самую малость.
– Думаю, милый, тетя Элизабет не отказала бы, знай она, как мы нуждаемся в помощи. Но мне не хочется ее просить. Она такая любопытная и говорит такие ужасные вещи.
– Этого у нее не отнимешь, – мрачно изрек Укридж тоном человека, испытавшего что-то на опыте. – Два тебе, Гарни. Остальные мне. Числом десять, и все только счета.
Он разложил конверты веером на столе и взял один наугад.
– «Уитни», – сообщил он. – Начинают артачиться. Получили мое от седьмого данного месяца и не поняли. Такая уж странность у этих типусов: вечная неспособность понимать самое очевидное. Немножко множко! Излагаешь все так, что и младенцу понятно, а они только выпучивают глаза и гадают, что бы это такое значило. Желают получить что-нибудь в счет. Провалиться мне, я полностью разочаровался в «Уитни». Я относился к ним с симпатией, считал, что они головой выше «Харродса». Я был уже почти готов дать «Харродс» от ворот поворот и направлять все мои поставки только им одним. Но теперь – нет! Черт дери! Я разочарован «Уитни». Они словно бы думают, будто я шучу. Ну как я могу вернуть им их инфернальные деньги, если этих денег больше нет? И письмецо из Дорчестера. Смит, типчик, от которого мы получили граммофон, желал бы узнать, когда я рассчитаюсь за шестнадцать пластинок. Корыстолюбивая скотина!
Я хотел заняться собственными письмами, но Укридж гипнотизировал меня, как удав кролика.
– Куроводы, ну, ты понимаешь, торговцы птицей, хотят, чтобы я уплатил за первую партию куриц. Учитывая, что они все сдохли от хрипа и что я намеревался отослать их назад, как только получу от них горстку цыплят, я бы назвал это наглостью. То есть я хочу сказать, бизнес – это бизнес. Вот чего эти ребята словно бы не способны понять. Мне не по карману платить гигантские суммы за птиц, которые дохнут быстрее, чем я успеваю их получать.
– Я больше слова не скажу с тетей Элизабет! – внезапно воскликнула миссис Укридж.
Она уронила письмо, которое читала, и негодующе смотрела прямо перед собой. На ее щеках появились красные пятна – по одному на каждой.
– В чем дело, старушка? – нежно осведомился Укридж, отрываясь от кучи счетов и мгновенно забыв о своих неприятностях. – Взбодрись! Тетя Элизабет снова действует тебе на нервы? И что она пишет на этот раз?
Миссис Укридж с рыданием выбежала из комнаты. Укридж тигром прыгнул к письму.
– Если эта ведьма не прекратит писать свои инфернальные письма и расстраивать Милли, я задушу ее голыми руками невзирая на возраст и пол. – Он перелистывал письмо, пока не добрался до рокового абзаца. – Провалиться мне! Ты только послушай, Гарни, старый конь. «Ты ничего не сообщаешь мне об успехах вашей куриной фермы, и признаюсь, я нахожу твое молчание зловещим. Ты знаешь мое мнение о твоем муже. Он абсолютно беспомощен во всем, что требует хоть капли здравого смысла и деловых способностей». – Укридж в изумлении уставился на меня. – Мне это нравится! Честное слово, это превосходит все! Я бы поверил почти всему об этой проклятущей бабе, но тем не менее признавал за ней некоторую толику ума. Ты сам знаешь, что я особенно силен в вопросах, требующих здравого смысла и деловых способностей.
– Само собой, старик, – ответил я покорно. – Эта женщина простофиля.
– Именно так она обозвала меня через две строчки. Неудивительно, что Милли расстроилась. И почему эти кошки драные не могут оставить людей в покое?
– О, женщина, женщина! – подсказал я услужливо.
– Всегда вмешиваются…
– Гнусно!
– Наносят удары исподтишка!
– Жуть!
– Я этого не потерплю!
– Я бы не потерпел!
– Послушай! На следующей странице она обзывает меня олухом!
– Тебе пора принять меры.
– А в следующей строчке упоминает обо мне как о последнем финтифляе. Что такое финтифляй, Гарни, старый конь?
Я обдумал вопрос.
– В общем смысле, по-моему, это тот, кто финтифляет.
– По-моему, это подсудно.
– Не удивлюсь.
Укридж кинулся к двери:
– Милли!
Он хлопнул дверью, и я услышал, как он взлетел по лестнице.
Я взял свои письма. Одно было от Ликфорда с корнуоллской маркой. Я пробежал его и отложил в сторону для более внимательного прочтения.
Почерк на втором конверте был мне не знаком. Я взглянул на подпись. «Патрик Деррик». Странно! О чем профессор захотел поставить меня в известность?
В следующую секунду сердце словно выпрыгнуло у меня из груди.
«Сэр!» – начиналось письмо.
Приятное, бодрящее начало!
Затем последовал, так сказать, удар грома. Ни обиняков для затравки, ни достойной вереницы общепринятых фраз, подводящих к сути. У меня возникло ощущение, что не напиши он его, ему пришлось бы прибегнуть к каким-нибудь сокрушающим физическим упражнениям, лишь бы спустить пары.
«Будьте так добры считать наше знакомство несуществующим. У меня нет желания соприкасаться с субъектом, подобным вам. Если мы случайно встретимся, не откажите в любезности держаться со мной как с абсолютно незнакомым человеком, как и я буду держаться с вами. И если мне будет дозволено дать вам совет, я порекомендовал бы вам в будущем, когда вам захочется дать волю своему чувству юмора, не быть чрезмерно практичным и не подкупать лодочников, чтобы они сбрасывали в воду ваших («друзей» жирно зачеркнуто, заменено на «знакомых»). Если вам требуются дальнейшие пояснения по этому вопросу, прилагаемое письмо может оказаться вам полезным».
После чего он остался искренне моим Патриком Дерриком.
Прилагаемое письмо от некой Джейн Маспретт было бойким и интересным.
«Дорогой сэр, мой Гарри, мистер Хок, значит, говорит, как лодку и вас он опрокидывал не потому, как он на веслах не тверд, тут уж надежней в Комбе-Регис не сыскать, но как один джентльмен, из которых держат куриц на холме, который маленький, мистер Гарни его звать, говорит ему, Хок, дам вам