Он позвал на помощь Полин. Ей в чем только не доводилось играть, от «Вдали от обезумевшей толпы» по Гарди до телесериала «Молодежь», и ей было не привыкать к импровизации, так что эта роль для нее трудности не представляла. Он обрисовал ей персонаж, в который следовало перевоплотиться, и она согласилась провести в доме день и встретиться с назойливой Синди. Ситуация, при всей ее нелепости, была угрожающая. Он сказал Бобу Мейджору, что с него хватит, что он больше не может обманывать и прятаться. Надо найти какое-то другое решение. Боб отвечал сочувственно, но уклончиво. Он лицо подчиненное, такие вопросы не в его ведении.
За два следующих дня мистер Пасарелл дважды приезжал без предупреждения: сначала «забрать из гаража свои вещи», а затем еще раз — «бросить ключ от гаража в щель во входной двери». Рейчел Клуни, высокая, элегантная блондинка с широкой улыбкой, по-шотландски слегка картавая, разговаривала с ним приветливо, но он долго не уезжал, сидел в своей черной «гранаде» и наблюдал за домом. Стремясь разрядить обстановку, Полин в роли новой хозяйки дома позвонил миссис Пасарелл и пригласила ее к чаю, та приняла приглашение — но не пришла; вместо этого Пасареллы совместно прислали в офис Гиллона жалобу на то, что в доме проживает «более чем одна семья». Он испытывал парализующий страх перед разоблачением. Неужели повторился Литтл-Бард-филд? Неужели придется спешно уезжать, теряя все, что уже заплачено, и все, что еще предстоит заплатить по договору? «Это ужасно, — сказал он Гиллону. — Надо с этим кончать».
Гиллон-то и решил проблему. «Они ведут себя возмутительно, — проговорил он самым своим надменным, самым презрительным тоном. — Ты им платишь бешеные деньги. Придется их слегка осадить. Предоставь это мне, мой милый». Он отправил им по факсу, как он выразился, послание на тему «Идите на хер». Через некоторое время он перезвонил, радостный донельзя: «По-моему, все получилось, мой милый. Они по факсу же мне и ответили. Пишут — на хер пойти согласны». Пасареллы и правда согласились больше не беспокоить жильцов, которые так много им платят за аренду дома. Кажется, даже извинились. И на несколько месяцев вопрос был снят.
Надин Гордимер собирала подписи видных европейцев под «обращением к иранскому правительству». В доме Пинтеров он ужинал с Карлосом и Сильвией Фуэнтесами, и великий мексиканский писатель предложил «мобилизовать глав латиноамериканских государств». Между тем садовый гном Сиддики продолжал распространять свои отвратительные гномы[118], на которые в Куме и Тегеране более громким эхом отзывались гномы покрупнее. Произошло сильнейшее землетрясение с эпицентром около города Решт, погибли сорок тысяч человек, полмиллиона остались без крова, но повестку дня это не изменило. Фетва оставалась в силе.
Зафар уезжал на целых три недели. Сначала в детский лагерь с двумя школьным друзьями, а затем Кларисса с Лиз Колдер, Луисом Баумом и сыном Луиса Саймоном везла его во Францию. В отсутствие сына ему пришлось иметь дело с пакистанскими партизанами.
Пакистанский фильм Inlernational Gorillay («Международные партизаны»), выпущенный продюсером Сайджадом Галом, рассказывал о группе местных героев — из тех, кого позднее назвали бы джихадистами или террористами, — поклявшихся найти и убить писателя по имени Салман Рушди. Сюжет картины в основном был построен на поисках этого самого «Рушди», а его смерть была тем счастливым финалом, каким авторы сочли нужным завершить фильм.
«Рушди» был изображен пьяницей, постоянно прикладывающимся к бутылке, и садистом. Его жилище, очень похожее на дворец, располагалось на острове, очень похожем на филиппинский (у всех романистов конечно же имеются такие вторые дома), охранял его отряд, очень похожий на подразделение израильской армии (видимо, Израиль предоставляет такую услугу всем романистам), и он замышлял совершить в Пакистане переворот дьявольским способом: пооткрывать повсюду в этой чистой и добродетельной стране дискотеки и игровые залы — коварнейшая идея, за которую, как, вероятно, сказал бы британский мусульманский «лидер» Икбал Сакрани, смерть — слишком легкое наказание. Одевался «Рушди» исключительно в костюмы «сафари» отвратительного цвета — пунцовые, красновато-лиловые, светло-вишневые, — и камера, когда этот мерзкий персонаж в нее попадал, неизменно показывала вначале его ступни, затем медленно, зловеще поднималась к лицу. Так что костюмы «сафари» занимали массу экранного времени, и, когда он смотрел видеозапись фильма, безвкусица в одежде мучила его невероятно. С другой стороны, он испытал странноватое удовлетворение, прочитав про одно из следствий популярности фильма в Пакистане: актер, сыгравшего «Рушди», публика так возненавидела, что ему пришлось скрываться.
В какой-то момент фильма одного из inlernational gorillay израильтяне ловят и привязывают к дереву в саду при дворце «Рушди» на Филиппинах, так что злодей может издеваться над ним как хочет. Осушив бутылку спиртного, исхлестав бедного террориста кнутом, использовав его юное тело, чтобы удовлетворить свою грязную потребность в насилии, он передает невинного потенциального убийцу израильским солдатам и произносит единственную по-настоящему смешную фразу на весь фильм. «Увести его, — приказывает он, — и всю ночь читать ему „Шайтанские аяты“!» И воля бедняги, разумеется, сломлена. «Нет, что угодно, только не это…» — бормочет он, когда его уводят.
В конце фильма «Рушди» расстается-таки с жизнью — его убивают даже не international gorillay — его убивает само Слово: мерзавца поражают молнии из трех больших Коранов, висящих в небе у него над головой. Персонально испепелен Книгой Книг. В этом есть некое величие.
22 июля 1990 года Британское бюро классификации кинофильмов отказалось сертифицировать International Gorillay на том довольно очевидном основании, что фильм содержит клевету (и из опасений, что, если фильм выйдет в прокат и реальный Рушди подаст в суд за дискредитацию, ББКК может быть обвинено в соучастии в клевете и присуждено к возмещению убытка). Это поставило реального Рушди в довольно затруднительное положение. Сражаясь за свободу слова, он, выходит, прячется под крылом у цензуры? С другой стороны — уж очень поганый был фильм. В кон-концов он написал в ББКК письмо, где официально отказался от права на юридическую защиту своего доброго имени и заверил бюро, что не будет подавать в суд ни на авторов фильма, ни на само бюро и не желает пользоваться «сомнительной защитой цензуры». Фильм следует показать зрителям, чтобы они убедились, какая это «лживая и беспомощная Халтура». Прямым следствием его вмешательства стало то, что 17 августа Бюро единогласно решило выпустить фильм в прокат, после чего, несмотря на все рекламные усилия продюсера, тот немедленно канул в забвение, потому что это был отвратительный фильм и, что бы ни думал его потенциальный зритель о «Рушди» или даже о Рушди, он не был настолько глуп, чтобы тратить деньги на эту дрянь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});