Оно также показывает, что для выделения указанных родовых систем в рассматриваемых языках действительно существует некоторое «естественное» основание.
7.3.7. ИЗБЫТОЧНОСТЬ РОДА
С семантической точки зрения родовые разграничения в существительном обычно избыточны. Например, формы 1а и ronde (а не le и rond) предопределяются женским родом существительного table, с которым они согласуются во французском словосочетании la table ronde ('круглый стол'). Правда, во французском языке имеется несколько омонимов, которые различаются по их роду: например, le mousse : la mousse ('юнга' : 'мох'). Хотя для разрешения любой потенциальной неопределенности в выборе значений 'юнга' и 'мох' достаточно знать артикль (le или 1а), употребленный со словом mousse, представляется очевидным, что эти два слова редко встречаются в одном и том же контексте. Функциональная нагрузка различия по роду может, следовательно, игнорироваться (ср. §2.4.1). Это представляется верным для большинства пар омонимов, которые во французском языке обладают разным родом. Это, вероятно, верно и вообще для индоевропейских языков.
Род, однако, становится важным с семантической точки зрения, когда мы имеем дело со словами, которые традиционно относятся к «общему роду». Например, французское слово enfant ('ребенок') по своим внутренним свойствам является безразличным к роду, но получает признак либо мужского, либо женского рода в соответствии с полом обозначаемого ребенка. Род существен для семантики также при анализе множеств слов, подобных французским парам: le chien : la chienne ('собака' : 'сука'), le chat : la chatte ('кот' : 'кошка' (женского пола) и т. д., где формально выраженное различие по роду регулярно используется для выражения особого различия в значении. Сравним, например, испанские и итальянские слова со значением 'мальчик' и 'девочка': muchacho, muchacha; ragazzo, ragazza. В языке суахили употребление одного префикса в противоположность другим тоже может приводить к определению вполне конкретного смысла существительного. Например, если -tu встречается с префиксами класса I (m-, wa-), оно означает 'человек', но если оно встречается с префиксами класса II (ki-, vi-), то оно означает 'вещь'. Иными словами, -tu само по себе нейтрально по отношению к смыслам 'человек' и 'вещь', но ему приписывается тот или другой из двух смыслов путем отнесения его к человеческому или неодушевленному роду в конкретном контексте. (Этот случай в принципе не отличается от приписывания итальянской основе слова га-gazz- смыслов 'мальчик' или 'девочка', в зависимости от конкретного присоединяемого к ней родового суффикса.) Но такие примеры нетипичны. Для большинства существительных как в индоевропейских языках, так и в языках банту род является категорией, внутренне присущей существительному. Там, где есть определенное соответствие между «естественным» и «грамматическим» родом, обычно можно считать, что род определяется значением существительного, а не наоборот. Именно в этом смысле родовые различия в системе существительных семантически нерелевантны (кроме таких примеров «общего рода» и формально связанных пар слов, которые были проиллюстрированы в настоящем параграфе). При этом стоит заметить, что наиболее употребительные слова, между которыми обнаруживается семантическая связь, казалось бы, удобная для выражения с помощью рода, на деле обычно оказываются совершенно различными по фонологической форме: иначе говоря, более типичный способ организации словаря в сфере общеупотребительных слов характеризуется отсутствием фонологического соответствия, как в английской и французской парах boy : girl, garçon : fille, a не параллелизмом, который наблюдается в итальянской паре ragazzo : ragazza. Согласование по роду — это явление поверхностной структуры некоторых языков (ср. § 6.6.1). Ясно, что главную роль в коммуникации играет местоименная функция рода.
7.3.8. «КЛАССИФИКАТОРЫ» *
На категорию рода довольно похожа именная система классификации с целью счета и выделения объектов, которую мы находим во многих языках Юго-Восточной Азии. В китайском языке, например, если только само существительное не обозначает единицу измерения (например, nián 'год', tiān 'день'), ему предшествует «классификатор», обязательный в случае сочетания существительного с числительным или с указательным местоимением (zhè 'этот'). Некоторые классификаторы имеют очень общий характер и могут рассматриваться как семантически пустые. Другие являются специфическими для определенных классов существительных и могут даже употребляться сами по себе в иных позициях в роли существительных. Дело обстоит так, как если бы английские слова thing 'вещь', person 'человек', animal 'животное', tree 'дерево', fruit 'фрукт' и т. д. употреблялись следующим образом: например, мы говорили бы that person policeman, three tree banana (для выражения значений 'этот полицейский', 'три банановых дерева'); при этом различие между 'тремя бананами' и 'тремя банановыми деревьями' выражалось бы исключительно с помощью классификатора — three fruit banana, three tree banana.
7.4. ПАДЕЖ *
7.4.1. ТЕРМИН «ПАДЕЖ»
В греческом и латинском языках существительные (так же как местоимения и прилагательные) классифицировались авторами традиционных грамматик в соответствии с теми или иными парадигмами склонения по словоизменительным категориям падежа и числа. Употребленные нами термины — «словоизменение», «падеж» и «склонение» (слово «парадигма» означало просто «образец» или «модель»; ср. § 1.2.3) — лишний раз подтверждают то значение, которое всегда придавалось традиционной грамматикой категории падежа при определении и классификации существительных. Латинское слово casus (и то греческое слово, переводом которого является это латинское) означает падение или отклонение. Какова бы ни была точная история метафорического происхождения научного смысла этого термина в грамматической теории (по этому поводу ведутся еще некоторые споры), ясно, что варьирование форм лексемы в соответствии с синтаксисом языка рассматривалось как отклонение от ее нормальной «прямой» формы (ср. § 1.2.5; о понятии «лексемы» см. § 5.4.4). Термины «словоизменение» («флексия») и «склонение» объясняются с помощью той же самой метафоры. Слово «падеж» получило более конкретный смысл у стоиков; именно этот смысл оно и имеет с тех пор в грамматической терминологии (ср. § 1.2.5). Падеж считался самой важной из словоизменительных категорий существительного, подобно тому как время считалось самой важной словоизменительной категорией глагола. Примечательно, что смысл термина «падеж» (первоначально более или менее синонимичного тому, что позднее было названо «словоизменением» или «флексией») был сужен до одной конкретной словоизменительной категории. Причина этого, видимо, кроется в том, что большинство других категорий — род, число, время, лицо и т. д. — могли быть связаны с принципом семантической классификации. Хотя каждый падеж существительного получил ярлык, указывающий по крайней мере на одну из его главных семантических функций (например: «датив» — падеж, ассоциировавшийся с понятием «давать», «аблатив» — падеж, ассоциировавшийся с «удалением», и т. д.), самой категории падежа невозможно дать удовлетворительное общее определение в семантических терминах. Традиционные определения категории падежа для латинского, греческого (и других индоевропейских) языков фактически не содержат почти ничего, кроме следующей констатации: из двух словоизменительных категорий существительного одна есть число (определяемое в семантических терминах и связываемое с аристотелевской категорией количества), а другая — падеж. Категория падежа была как бы наиболее специфической грамматической категорией из всех традиционных категорий словоизменения, ибо она не имела соответствия в смежных науках: логике, эпистемологии и метафизике.
7.4.2. ПАДЕЖ В ЛАТИНСКОМ И ТУРЕЦКОМ ЯЗЫКАХ
Теперь полезно обратиться к трем латинским парадигмам, иллюстрирующим некоторые из наиболее распространенных моделей склонения. Эти парадигмы представлены традиционным образом в табл. 9.
Таблица 9.
Три латинских склонения
(Лексема PUELLA 'девочка' относится к женскому роду, LUPUS 'волк' — к мужскому роду, BELLUM 'война' — к среднему роду.)
Единственное число Номинатив puella lupus bellum Вокатив puella lupe bellum Аккузатив puellam lupum bellum Генитив puellae lupī bellī Датив puellae lupō bellō Аблатив puellā lupō bellō
Множественное число Номинатив puellae lupī bella Вокатив puellae lupī bella Аккузатив puellās lupōs bella Генитив puellārum lupōrum bellōrum Датив puellīs lupīs bellīs Аблатив puellīs lupīs bellīs
Мы не будем останавливаться на происхождении и значении традиционных наименований падежей в латинском языке. Достаточно сказать, что самая общая функция «номинатива» — оформлять субъект предложения; «вокатив» — падеж обращения; «аккузатив» используется для оформления объекта переходного глагола; «генитив» — падеж «обладания»; «дативом» оформляется косвенный объект (например, в латинском переводе предложения I gave the boy a book эквивалент слова boy будет стоять в дативе, а эквивалент слова book — в аккузативе); а «аблатив» выполняет разнообразные функции, включая функцию обозначения «инструмента», с помощью которого что-либо делается (например, в этом падеже будет стоять эквивалент слова sword 'шпага' при переводе предложения I killed him with a sword 'Я убил его шпагой').' Надо отметить также следующие моменты: глаголы некоторых классов требуют постановки объекта не в аккузативе, а в других падежах; разные предлоги требуют определенных падежей (чаще всего — аккузатива или аблатива); аккузатив и аблатив (с предлогами или без предлогов) имеют разнообразные «обстоятельственные» функции, связанные с пространственными и временными разграничениями. Все эти положения важны для рассмотрения общих вопросов. Мы начали с латинского языка, так как он дает примеры целого ряда как более общих, так и более частных свойств категории падежа, характерных для индоевропейских языков. Ниже мы увидим, что главная проблема, связанная с определением падежа как грамматической категории, состоит в решении вопроса о том, сколько из этих частных «индоевропейских» свойств мы хотим сохранить в нашем определении.