Читать интересную книгу Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

По приказу Заботина в мае 1945 года агент ГРУ Павел Ангелов встретился с Аланом Нанном Мэем дома у последнего на Суэйл-авеню в Монреале. Мэй беспокоился, что за ним следит Канадская королевская конная полиция, и сначала отказался восстанавливать контакт с советской разведкой. Ангелов настаивал, и в конце концов, пусть нехотя, Мэй согласился возобновить сотрудничество. В конце весны — начале лета 1945 года Мэй предоставил СССР отчеты о работе монреальского проекта. Он четырежды ездил в Чикаго для консультаций с физиками «Метлаба», пока Гровс не стал беспокоиться, не слишком ли много информации получает британский физик. У Гровса не было причин подозревать Мэя, но из-за навязчивого стремления генерала к изоляции исследований запрос о новом визите весной 1945 года он отклонил.

В июле 1944 года в Монреаль были посланы отработанные топливные стержни, содержавшие плутоний и следы еще одного радиоактивного изотопа урана, U233, который синтезировался в результате бомбардировки нейтронами изотопа тория, Th232. Уран-233 активно исследовали как потенциальное альтернативное горючее для бомбы. В августе 1945 года Мэй предоставил небольшое количество урана-233 и обогащенного урана, которые сразу же были переправлены в Москву. Курьер, доставивший эти радиоактивные вещества, не знал, насколько они опасны. Остаток жизни он все время болел, постоянно нуждаясь в переливаниях крови.

Но в Москве эти материалы никого не удивили. Разведданные Мэя не привели ни к каким принципиально новым выводам. Теперь Заботину еще более категорически приказали активизировать сбор информации о бомбе, а его основной агент вот-вот должен был вернуться в Британию: в сентябре Мэй собирался прочитать курс лекций по физике в Кингс — Колледже в Лондоне. 22 августа Заботин получил подробные инструкции, которые следовало передать Мэю. В них указывалось время и место встречи со связным в Лондоне, в том числе сообщалась кодовая фраза: «Привет от Микеля». Мэю предстояло встретиться с новым связным 7 октября перед Британским музеем.

Полная картина

Хотя из Оттавы больше не удалось получить никаких значительных сведений, советские разведчики, работавшие гораздо ближе к Манхэттенскому проекту — в самом Лос-Аламосе, — вскоре должны были дать важную информацию. Практически в то же время, когда создавался Специальный государственный комитет и Сталин выговаривал Курчатова, Лона Коэн готовилась внести свой вклад в общее дело.

В начале августа она снимала жилье в тихом, скромном курортном городке Лас-Вегас штат Нью-Мексико, готовясь к первой тайной встрече с Холлом. В то время из-за новостей, связанных с Хиросимой и Нагасаки, завеса секретности, покрывавшая Лос-Аламос, немного приоткрылась. Теперь все знали, чем занимаются на Холме, и вскоре потребовалось принять еще более значительные меры безопасности. Холл и Коэн договорились о встрече в воскресенье в начале или середине августа в кампусе университета Нью-Мексико в Альбукерке. Коэн трижды, воскресенье за воскресеньем, проделывала 190-километровый путь из Лас-Вегаса в Альбукерке, но Холл не являлся на встречу. Она решила съездить в последний раз.

В практически пустом кампусе она увидела молодого человека, который, как показалось, ничем особо не был занят. Она поняла, что он — именно тот, кого она ищет. Они примерно полчаса гуляли по кампусу и разговаривали. Холл знал Коэн только по имени Хелен и был достаточно смущен ее невероятной привлекательностью. Когда они проходили мимо симпатичной женщины, Коэн кивнула в ее сторону и громко спросила, не хотел бы он провести с ней время. Коэн объяснила, что разведывательная сеть Советского Союза всегда защитит своих агентов в критических ситуациях. Она сказала, что их может ждать новая жизнь в Москве, если они окажутся под подозрением как шпионы. Холл не разделял энтузиазма Коэн относительно жизни в Советском Союзе. Он сказал, что такая перспектива кажется ему мрачной.

После беседы Холл передал Коэн примерно шесть листов, покрытых записями и схемами. Он немного беспокоился из-за того, что эти материалы содержали не так много новой информации по сравнению с теми, что он передавал через своего друга Севилла Сакса.

Коэн отправилась обратно в Лас-Вегас, спрятав бумаги Холла на дне коробки с бумажными носовыми платками. На железнодорожной станции она с удивлением и беспокойством обнаружила, что меры безопасности теперь значительно ужесточены. Каждый вагон проверяли два агента в штатском, предположительно из ФБР. Они задавали вопросы и проводили обыски. Коэн пришлось быстро соображать, что делать.

Она решила прикинуться глупенькой блондинкой. Коэн стояла на платформе и рылась в своих вещах, как будто искала билет, держа в руке коробку с салфетками. Когда Коэн попыталась расстегнуть молнию одного из карманов, она заела. Видя в лице девушки отчаяние, проводник решил ей помочь. Она дала ему коробку, обыскала все карманы и наконец нашла билет. Потом она ответила на несколько вопросов агента, и проводник отвел ее обратно в вагон. Она притворилась, что совсем забыла о коробке с салфетками, но проводник помнил. Без малейших подозрений он вернул ей коробку, когда поезд уже отправился.

В Нью-Йорке Коэн встретилась с Яцковым, чтобы передать материалы Холла, и рассказала ему историю с салфетками. Яцков отметил, что если бы тогда документы нашли, Коэн могла бы закончить жизнь на электрическом стуле. Она пошутила, что документы «уже были в руках у полицейских»[165]. Этот эпизод, а также то, насколько быстро Коэн смогла сориентироваться, стали легендой советской разведки, обсуждаясь и применяясь на протяжении следующих 60 лет.

В сентябре Грингласс получил досрочный отпуск и направился в Нью-Йорк к своей жене Рут. На следующий день после прибытия его навестил Юлиус Розенберг. Несомненно, Феклисов, которому подчинялся Розенберг, требовал активизировать сбор разведданных, и Розенберг желал получить от Грингласса любую новую информацию об атомной бомбе. За эти данные Розенберг предлагал 200 долларов. Теперь Рут поняла, что происходит, и горячо отговаривала мужа, но Грин-гласс уже слишком глубоко завяз. «Я прошел по этой дороге достаточно далеко. И дойду до конца», — ответил он ей.

Грингласс составил отчет. В нем он описал конструкцию бомбы «Толстяк» настолько подробно, насколько сам о ней знал, работая над формами для взрывных линз, прислушиваясь и присматриваясь к самым мелким деталям, которые могли оказаться полезными. В некоторых аспектах его суждения были неверными, но в отчете содержалась информация о полониево-бериллиевом инициирующем компоненте, а также об усовершенствованных имплозивных моделях, требовавших меньших объемов плутония. Эти модели базировались на идеях, разработанных в Лос-Аламосе ближе к концу войны, — модели в форме полых оболочек, внешний слой которых состоял из плутония или урана-235. В результате такие оболочки должны были «схлопываться» вокруг плутониевого ядра, подвешенного в центре этого полого шара. Если модель «Толстяк», в которой применялась имплозия цельного плутониевого ядра, можно было сравнить с проталкиванием заряда гвоздем, то метод с полой сферой был похож на удар по заряду молотком.

Тем временем в Лос-Аламосе британская делегация готовила праздник, на котором собирались отметить конец войны, начало атомной эры и предстоящее возвращение в Англию. Пайерлса наградили Орденом Британской Империи. Оппенгеймеру предстояло получить от Трумэна Медаль за заслуги. Несомненно, повод для праздника был. В лаборатории репетировали представление «Детки в лесу»[166], физики играли детей, а офицер службы безопасности — злую ведьму. Фриш должен был сыграть индейскую девушку. Джеймсу Таку досталась роль дьявола; ему приделали красный светящийся хвост и выразительные усы. На ужин планировали подавать бифштекс и почки в тесте, а на десерт — бисквит, пропитанный вином и политый взбитыми сливками, — американцы не знали такого блюда. Рассылались выгравированные приглашения.

Фукс не пробовался ни на одну из ролей в пьесе, поэтому предложил за несколько дней до мероприятия съездить в Санта-Фе и закупить пива. Он выехал 19 сентября — в день, назначенный для встречи с Голдом. Фукса очень беспокоило ужесточение мер безопасности в Лос-Аламосе, поэтому он не готовил записи для Голда заранее. Вместо этого он остановил свой старенький «бьюик» в тихом месте в отдаленном лесу по пути между Лос-Аламосом и Санта-Фе и написал отчет прямо в машине.

Встретившись с Голдом под вечер на окраине Санта-Фе, он рассказал, насколько его поразила разрушительная и убийственная мощь бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Кроме того, он отметил, что в Лос-Аламосе прекратился свободный обмен информацией между британскими и американскими учеными. Англичан вскоре собирались выпроводить из Лос-Аламоса. Фукс предполагал, что вернется в Британию и продолжит работать в области атомной энергии до конца года или до начала 1946-го. Яцков подозревал о таком развитии событий и выдал Голду протокол для Фукса, по которому следовало выйти на контакт с новым советским связным в Лондоне.