Глава 19. Зрак мертвеца
Перед тем как направиться в корчму «Косматый Михич», направление к которой почти внятно обрисовал чудом отловленный на ближайшем перекрестке городской стражник, настолько заросший, замызганный и поддатый, что путники сперва приняли его за разбойника с лесных троп, по ошибке забредшего в черту города, Анкл решил заглянуть в лавку менялы. Благо её долго искать не пришлось, сама попалась на глаза чуть дальше по улице, воровато петлявшей неравномерными зигзагами к центру Уходвинска.
Хотя то, что логово обменщика попалось на глаза — сказано чересчур громко. Всего лишь одна из многих обшарпанных дверей с облупившейся местами темно-зеленой краской, из-под которой проглядывал предыдущий слой бледно-золотистого цвета, отчего она скорее походила на пятнистую шкуру неизвестного науке чудища, чем на вход в лавку. И стоит заметить, монстра крайне неопрятного: пятнистость самым причудливым образом покрывали разводы равномерно размазанной тончайшим полупрозрачным слоем из рук вон плохо отмытой грязи. Единственное окошко постройки, кособоко втиснувшейся впритык между двумя такими же зданиями-доходягами, только на пару локтей чуть более рослыми, тоже не блистало чистотой. В вечернем сумраке его запросто примешь за продолжение стены. И если бы дэр не разглядывал вывески по обеим сторонам улочки с любопытством ребенка, впервые привезенного родителями в город из глухой деревушки, где всех построек — пять домов, три землянки и медвежья берлога в лесу, то они с Айкой прошли бы мимо.
Металлическая вывеска, покачивающаяся на покрытых ржой цепочках над дверью, молодостью не отличалась. А по правде сказать, так её место в музее, но еще б лучше — просто на свалке. Крупные, с декоративными завитушками и излишними финтифлюшками некогда ярко-синие буквы, начертанные на нежно-бирюзовой основе, настолько выцвели за десятилетия, проведенные без подновления, что почти слились с фоном в единое целое и читались с трудом. И если прочие буквы еще как-то можно было ухитриться разобрать, пристально прищурившись и внимательно вглядываясь в текст, то в первом слове четвертая из них отсутствовала напрочь, съеденная ржавым потёком. И смысл надписи стал пикантным. Волшебник, наткнувшись на вывеску взглядом, ошарашенно замер на месте, остановившись прямо посреди улицы, и перечитав её еще раз, лучезарно осклабился.
«Обм нщик Thahar» — гласила надпись: ни больше, и ни меньше. Хочешь, так смейся до слез. Нет желания веселиться, тогда можешь поплакать над курьёзной правдой жизни. А эта шутница по полной программе прикололась с помощью вывески над хозяином обменной лавочки. Или обманной, если подставить другую букву вместо недостающей? А она так и напрашивалась сюда, особенно в сочетании с именем владельца.
Вообще-то языки — не застывшие намертво монолиты. Они развиваются, обмениваются между собой интересным и важным, дополняются совершенно новыми оборотами речи, теряют с течением времени некоторые прежние, порой меняют значения слов на прямо противоположные, взрослеют и старятся, изредка исчезают, умирая, как и сами народы, их использовавшие. Язык длинноухих не исключение. И если в староэльфийской вариации имя Thahar означало «бдительный мудрец», что, согласитесь, весьма благородно звучит, то новое, молодое поколение ушастых теперь вкладывает в звучание этого слова совсем другой смысл. Анклу изредка доводилось общаться с некоторыми представителями разбитной эльфийской молодежи, которые доставали ему всевозможные редкие ингредиенты для волшебных экстрактов и зелий, когда у него появлялось желание лично поэкспериментировать с их изготовлением в процессе написания трактата о похудении. И коли дэру не изменяет память, то на сленге младоэльфов это слово теперь означает «хитрожопый».
Чуть ниже на вывеске основная надпись дублировалась мелкими буквами на других более или менее распространенных в Ничейных Землях языках: гномьем, гоблинском, оркском и тролльем. И хорошо, что мелкими! Если на наречии коротышек, весьма устойчивом на внешние воздействия и мало подверженном изменениям в силу консервативности характера их расы, словосочетание звучало по-прежнему нормально, то вот уже на современном гоблинском не каждый из кривоногих так грязно материться станет. Даже при посторонних. А в кругу семьи или друзей, так гоблины вообще образцы для подражания, слова грубого не услышишь.
Зачем понадобились надписи на оркском и тролльем — загадка века для Анкла. Первых в этих краях на пальцах одной руки пересчитать можно, а оставшимся свободным мизинцем поковыряться в носу. Большинство орков мирно пашут свои делянки и пасут стада за многие сотни верст отсюда, если топать всё время строго на юго-запад, не сворачивая в гости к гостеприимным ааргхам. А вторые, если и обучены грамоте, то чаще всего, за редким исключением, используют свои знания для прочтения ценников на емкостях с любым мало-мальски хмельным напитком. А из серьезной литературы предпочитают читать картинки с надписями и сборники анекдотов. Остальное культурное наследие народов Лоскутного мира их интересует ровно настолько, насколько хорошо горит при разведении костра.
— Давай, Айка, заглянем на огонек к этому… обменщику, — Анкл направился к двери домишки. — Возможно получится сторговаться. На длительное путешествие я не рассчитывал, и наши с тобой финансы поют жалостливые романсы. Путь до Метафа не близкий, и без денег мы сами скоро запоем еще более плаксивые песенки.
— Вряд ли из этой затеи, что-то хорошее получится. Отец разок с обменщиком связался, так потом полгода плевался, жалуясь всем подряд, что в Уходвинске все менялы — жулик на жулике.
— Твой родитель отчасти прав, — подтвердил волшебник, толкнув жалобно заскрипевшую дверь. — Но он узко мыслит. Обменщики, ростовщики и банкиры не только в Уходвинске жулики. Они везде такие. И чем крупнее город, в котором они обосновались, тем жулики наглее и жирнее.
Огонек и вправду горел. Да не один, а на полудюжине свечей в громоздком аляповатом канделябре, раскинувшим свои извивающиеся бронзовые щупальца по стене позади хозяина, со скучающим видом лениво покачивающимся в кресле-качалке за узким продолговатым столом-стойкой. Вычурность источника света сочеталась с остальной обстановкой халупы так же идеально, как шелковый наряд танцовщицы с носорогом, принимающим грязевые ванны. Но без горящих свечей здесь стояла бы такая подслеповатая темень, что хозяина запросто примешь в потемках за часть меблировки.
Эльф оказался хоть и не старым, но и юным его назвать язык не повернется. Так, средневозрастное нечто. Возможно, что он всё же был гораздо моложе, чем выглядел: сумрак хорошо наловчился искажать действительность. Хотя выглядел длинноухий, надо признать, паршиво, точно шуба, провисевшая в пыльном и затхлом шкафу уже не один десяток лет на радость прожорливой моли. Черты лица обменщика казались расплывчатыми и трудно запоминающимися, словно прикрытыми легкой туманной дымкой от любопытных глаз. Длинные волосы, зачесанные назад, прилизанные сверху и собранные в два хвоста на затылке, блекло отсвечивали сединой, в тусклом свете казавшейся грязно-серыми лохмотьями паутины, прилипшей к прическе. А тонкие малокровные губы хозяина, плотно сжатые и чуть изогнувшиеся в пренебрежительной ухмылке при виде входящих посетителей, не прибавили очарования к общему впечатлению.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});