Читать интересную книгу Символ веры третьего тысячелетия - Колин Маккалоу

Направление взгляда проницательных, глубоко посаженных глаз Президента слегка изменилось. Карриол догадалась, что он читает текст, помещенный перед ним, но невидного телезрителями.

– Не злобствуй. Сохраняй спокойствие. Живи с надеждой на будущее. Залог надежды – в сознании того, что ты не брошен на произвол судьбы, ты не один, ты принадлежишь к единому духовному братству, которое зовется Человечеством. И, что еще более важно, к братству народов, населяющих Америку. Залог надежды – в сознании того, что тебе Господь доверил великую миссию: сохранить и осветить радостью эту планету во имя Человека. Нет, не во имя Господа Бога, – во имя Человека, ради него. Уповай на день грядущий, ибо он стоит того. Если ты, человек, приложишь все силы, чтобы не погас свет, исходящий от тебя, последний час человечества не грянет никогда. Ибо если этот свет и есть дар божий, то лишь человеку дано сохранить его, не дать ему угаснуть. Так помни же, всегда помни: ты – Человек, – Президент снова остановился. Потом продолжал: – Я предлагаю вам Завет Третьего Тысячелетия. Завет, древний, как само учение Христа. Завет, заключенный всего в трех словах: Вера, Надежда, Любовь. Поверьте в себя! В этом ваша надежда и источник стойкости. Поверьте, что Завтра будет светлее и лучше, чем Вчера, поверьте ради ваших детей и их потомков. А Любовь? Что нового я могу сказать о ней вам, людям? Относитесь с любовью к себе. Относитесь с любовью и к тем, кто окружает вас, и к тем, кого вы никогда не видели. Не тратьте свою любовь на Господа Бога. Он не нуждается в ней и не ждет ее от вас, ибо он вечен и совершенен. Каждый из вас – Человек, и любовь свою вы должны отдать Человеку. Любовь отгоняет одиночество. Любовь греет душу даже когда ваше тело испытывает холод. Любовь – это свет!

По лицу Президента бежали слезы, и он не скрывал Их. Никто из родственников Кристиана не плакал, хотя каждый зритель чувствовал, что они убиты горем.

– Он умер, – продолжал Президент, – но умер, сознавая, что прожил свою жизнь достойней многих других. Многие ли из нас могут сказать это о себе? Я выбрал отрывок из его речи, потому что нет у меня других слов, чтобы так полно выразить все то, ради чего жил доктор Кристиан. Он сам олицетворял собою Веру, Надежду и Любовь. Он подарил нам Завет Тысячелетия, – Завет, который утверждает могущество духа Женщин и Мужчин; Завет, который дает нам силы существовать в этом суровом, беспощадном третьем тысячелетии. Так помните же о человеке, который сложил эти слова. И знайте: пока вы помните о нем, он, который всегда повторял, что он всего лишь человек – как вы и я, – никогда не уйдет из этой жизни. Он не умрет никогда.

Президент кончил говорить, и Карриол выключила телевизор прежде, чем началась наспех составленная двухчасовая передача, посвященная жизни и деяниям доктора Кристиана.

Джудит встала, прошла через кухню и открыла дверь во внутренний дворик. Специальный прожектор, освещавший дворик, она включала редко, но это была отнюдь не лишняя предосторожность для женщины, которая живет одна. Она зажгла свет и вышла на крыльцо. Все тут было в полном порядке. Дворик окружен высокой каменной стеной. Калитка в переулок надежно заперта; каменная плитка, которой вымощен двор, сверкает как новая. Никаких клумб, но много декоративного кустарника и три крупных дерева: вишня, с поникших веток которой уже осыпались бледно-розовые лепестки; береза с нежными, только развертывающимися листочками и огромное кизиловое дерево в полном цвету. Его ветви в почти белых, нежных цветах чернели на фоне неба – изящные, как японская икебана. Словно вырезанные из кости рукой великого мастера белые цветы отрешенно и безмятежно смотрели прямо в небо. Говорят, Иуда повесился как раз на кизиловом дереве. Оно тоже было в цвету. Как чудно, наверное, умереть в окружении столь совершенной красоты!

Из соседнего дома доносились рыдания: кто-то оплакивал доктора Джошуа Кристиана, который приходил, чтобы спасти Человечество, и умер, как умирают великие: в апогее своего дела, принеся жертвоприношение, дабы умилостивить богов и спасти людей.

– Напрасно ты будешь ожидать меня там, Джошуа Кристиан! – громко сказала она, обращаясь к кизиловому дереву. – Я хочу и буду жить еще долго-долго.

Она выключила прожектор, пошла в кухню и захлопнула за собою дверь.

Серебристый свет луны пролился с холодной высоты на замершие в сладкой дреме цветы кизилового дерева.

Как ни странно, горше других оплакивал Джошуа доктор Моше Чейзен. При первых же словах Тибора Ричи он пал на колени и зарыдал, раздирая на себе одежды. Он стонал и причитал, и жена ничего не могла с ним поделать.

– Это несправедливо, этого не должно было случиться! Я не желал ему зла! Зачем? Зачем? – все повторял и повторял он, рыдая.

Президент отправил Кристианов в Холломан на вертолете, пообещав в следующий вторник, в день похорон прислать за ними. Из аэропорта их доставили на машине к дому № 1047 по Оук-стрит. Было раннее утро, суббота. Джеймс открыл дверь, и они вошли в залитую ясным светом гостиную, где по-весеннему пышно цвели и зеленели домашние растения. В отсутствии Марии они нисколько не пострадали – Маргарет Кэлли, соседка, вызвалась следить за ними и обещание выполнила. На Кристианов повеяло теплом и ароматом их сада.

– Вряд ли Марта прибудет раньше завтрашнего утра.

– Бедные! Подумать только, что они услышат об этом вдали от нас и мы ничем не сможем им помочь, – сказала Мама. Она не плакала.

– Я сварю кофе, – предложила Мириам и выскользнула на кухню.

– Как нам жить дальше? – спросила Мама. Она обратилась не к Джеймсу, но к Эндрю, который обнимал ее за плечи.

– Мы продолжим его дело. Это ведь всего лишь начало.

Джеймс содрогнулся:

– Боже мой, Дрю! Без него? Будет еще тяжелее!

– Нам будет легче.

– Да, – помедлив, согласился Джеймс, – пожалуй, ты прав.

И они замолчали. Мать и два оставшихся сына понимали друг друга с полуслова.

Мэри и Марта услышали сообщение в поезде. Сначала Марию возмутило то, как Эндрю, не посоветовавшись, решил все за нее, но пока она торопилась на поезд, у нее было время одуматься, да и Марта доставила ей немало хлопот. Теперь она считала, что Дрю поступил верно.

Поезд еле тащился, застревая на каждом полустанке. В тот день завершался Марш, и поезд был почти пустой. В девять они прибыли в Филадельфию, и поезд остановился в очередной раз. На платформе было абсолютно безлюдно. На стене зала ожидания красовалась огромная надпись: ее сделал какой-то бедняга, которому сам доктор Джошуа уже не в силах был помочь. Она гласила: «Земное притяжение засасывает!»

«Несчастная, потерянная душа! – с болью подумала Мэри. – Вот и тебя засосало…» Голос диктора передавал новости. Громкоговоритель был рядом на платформе, и они ясно слышали каждое слово.