Люк остался рядом с умирающим врагом из уважения, почти как двадцать лет назад, при смерти полковника Килиана.
Фон Шлейгель сам попросил Люка об этом, но тот презрительно ответил:
– Ты этого не заслуживаешь.
Впрочем, перед лицом смерти гестаповец оставался спокоен и тверд.
– Равенсбург, ты доказал мне, что умеешь держать свое слово. Вдобавок, ты убедишься, что я умер.
Оба посмотрели на раскрытую ладонь Люка, где лежала капсула в тонкой прорезиненной оболочке.
– На гестаповскую непохожа, – заметил фон Шлейгель. – Наши были стеклянными. Своей я пользоваться не собирался, выбросил ее, когда вернулся во Францию после войны. Откуда она у тебя?
– Лизетта ее спрятала, а я нашел. Наверное, выдали в Лондоне или в Париже, на случай провала.
– Гм, гестаповские точно действовали, а эта… сомневаюсь я, – дерзко заявил фон Шлейгель.
Люк саркастически улыбнулся.
– Равенсбург, признайся, ты с самого начала хотел, чтобы я принял яд? – поинтересовался гестаповец.
– А что еще можно провезти через границу?
– Тогда зачем тебе понадобился «Моссад»?
– На случай чрезвычайных обстоятельств, – пояснил Люк. – А потом я понял, что не желаю марать руки.
– В мое самоубийство все равно не поверят, – заметил фон Шлейгель.
– Радуйся, что никто не узнает правды о тебе. – Люк задумчиво поглядел на смертельную пилюлю. – Оболочка тонкая, смерть наступает мгновенно, я видел их в действии.
– Странно, – вздохнул фон Шлейгель. – Никогда прежде не мог понять, почему евреи безропотно и покорно шли на смерть.
– А теперь понял?
Фон Шлейгель кивнул и потянулся за капсулой. На мгновение Люку показалось, что гестаповец выбросит ее в реку, но тот с усилием поднял правую руку и раскрыл ладонь.
– Ты был доблестным противником, Равенсбург, и сдержал свое обещание – ненавидел меня все эти годы.
– Нет уж, не дождешься, – ответил Люк, отказываясь от предложенного рукопожатия.
Фон Шлейгель улыбнулся и попросил:
– Дай мне мои очки, пожалуйста.
– Ты до конца верен себе. – Люк с усмешкой покачал головой. – Я свои отпечатки пальцев оставлять не собираюсь.
Вдобавок, он призвал на помощь партизанскую выучку – при огнестрельном ранении необходимо как можно быстрее остановить кровотечение – и, едва очнувшись после падения, постарался как можно сильнее зажать рану, несмотря на острую боль.
– Что ж, во всяком случае, твоя горькая пилюля избавит меня от проклятого переломанного бедра, – натянуто пошутил фон Шлейгель, с болезненным усилием дотянулся до очков и водрузил их себе на нос. – Sieg Heil! – саркастически пробормотал он. – Да здравствует победа!
– Не надейся, ты отправишься прямиком в ад, – возразил Люк. – Победа досталась нам, а твоя смерть порадует души Ракель, Сары, Вольфа и всех остальных погубленных тобой людей. Таких, как ты, земля не носит.
Фон Шлейгель скорчил презрительную гримасу и раскусил капсулу с цианистым калием. По уступу распространился резкий запах горького миндаля. Бывший начальник криминальной полиции начал задыхаться и содрогнулся в конвульсиях. Он попытался вцепиться в Люка, но тот отодвинулся подальше, стараясь не оставлять никаких следов своего присутствия.
Еще с полминуты фон Шлейгель находился в сознании, терзаемый мучительной болью, после чего рассудок отключился, а еще через минуту перестало биться сердце. Люк невозмутимо наблюдал за ужасающей безмолвной агонией врага, напоминая себе, что именно так погибли все его близкие, отравленные газом. Жуткая гримаса смерти навсегда запечатлелась в памяти Люка.
Гнусный мерзавец умер.
Люк сдержал обещание.
Из последних сил Люк перевязал рану лоскутом, чтобы не оставить пятен крови, и медленно, осторожно стал карабкаться на вершину утеса. Каждое движение давалось с трудом, но Люка подгоняло осознание того, что Макс вот-вот приведет сюда полицию. Короткий путь к вершине занял несколько утомительных, чрезвычайной болезненных минут, а потом Люк начал кружной дорогой пробираться к машине, оставленной на обочине.
Наконец он сел за руль и обессиленно обмяк на сиденье арендованного автомобиля. Из Фонтен-де-Воклюза надо было уезжать поскорее, но в Л’Иль-сюр-ла-Сорг в таком виде Люк вернуться не мог, хотя ему больше всего на свете хотелось обнять Дженни. Накатывала боль, онемевшее тело отказывалось повиноваться. Еще немного, и он не сможет вести машину.
Другого выхода не оставалось. Если ему сегодня суждено умереть, то он знает, где именно это произойдет. Люк завел машину, выехал на дорогу и оставил за спиной живописный Фонтен-де-Воклюз.
Он возвращался домой.
Глава 31
Люк открыл глаза и заморгал, испуганно оглядываясь.
– Слава богу, – пробормотал совсем рядом чей-то дрожащий голос, такой знакомый и нежный.
Над ним склонилось заплаканное лицо с ласковой улыбкой.
– Люк? Жар спадает…
– Джейн… – обрадованно прохрипел Люк.
Джейн смущенно утерла слезы.
– Папочка… – Дженни осторожно коснулась его руки. На милом личике девочки застыло напряженное, беспокойное выражение. – Мы боялись, что ты не выживешь.
– Солнышко, прости меня…
– Я дала Дженни слово, что ты не умрешь, – улыбнулась Джейн и тут же всхлипнула. – Тебе больно?
– Да, но это хорошая боль. Она напоминает мне, что я жив. Скажи, это не сон?
Дженни поцеловала отца в щеку и подтвердила:
– Нет, не сон!
Люк благодарно кивнул, и девочка улыбнулась.
– Мы здесь все собрались, вся наша новая семья.
Он повернул голову и увидел знакомые лица.
– Макс, Робер…
Молодые люди обрадованно глядели на него.
– Мы все успели познакомиться, – пояснила Джейн.
– Как долго я…
– Три дня, пап! – воскликнула Дженни. – Три дня ты был без сознания, бредил… Джейн ни на минуту от тебя не отходила. Знаешь, как тебе повезло? Она во время войны была медсестрой…
Джейн смущенно потупилась.
Люк снова огляделся и удивленно спросил:
– А как вы вместе собрались?
– Сначала жандармы взяли у Макса показания, – начала Дженни, – потом он позвонил Джейн, попросил ее найти нас с Робером. А когда вернулся в Л’Иль-сюр-ла-Сорг и узнал, что тебя здесь нет, то очень перепугался и рассказал нам обо всем, что произошло.
Макс неловко закашлялся, но Дженни не обратила на него внимания и продолжила:
– Пап, я вообще много чего не поняла из его объяснений, однако Джейн велела пока не приставать к тебе с вопросами. Мы не верили, что ты погиб. Робер сказал, что волшебная лаванда убережет тебя от смерти. А я чувствовала, что ты спасся. Вот только мы не понимали, куда ты пропал, а потом я сообразила, где ты.