Читать интересную книгу Экспансия – I - Юлиан Семенов

— Вы считаете, что Муссолини был таким же националистом, как Гитлер?

— Возможны модификации. Все-таки нельзя не учитывать многокровье Италии, но идея национального социализма или — поначалу — «окопного», первым провозгласил именно Муссолини. Он был прямо-таки необходим для военного комплекса, который получил огромные прибыли после войны, эти люди понимали, что их мало, что они нуждаются в защите того, за кем идет масса, и они на него поставили. У них не было выбора: рабочие бастовали, власть не знала, как удовлетворить их экономические требования, не обидев военных промышленников, пример России был у всех на устах, тучи сгущались, угроза социальной революции была явью. Промышленники создают «антибольшевистские организации», платят военным, которые обучают наемников, но разрозненные отряды — это ничто, капля в море. Силу можно убить только силой. Общество расслаивалось, нужен был лидер, который устроит и военных промышленников, и рабочих. Вроде бы несовместимость, не правда ли?! Однако эта несовместимость была кажущейся. Промышленников устроило то, что Муссолини повел рабочих в атаку не на банки и дворцы миллионеров, а на парламент и демократию, народ устал от нищеты и дискуссий, народ хотел определенности. Вот он ее и получил. Как всегда, в левом лагере шла перепалка по поводу принципов, на которых может состояться объединение с буржуазной демократией, как всегда, не было единства, как всегда, людей мучили прениями, а Муссолини пошел со своими фашистами на Рим и взял его без боя. Точнее говоря, он и не брал его: военные промышленники, банкиры и армия заставили короля отдать ему власть; «поход на Рим» нужен был как миф, ибо, по Муссолини, не логика правит массой, но именно легенда… Ну, а уж после того как он сел в кабинет премьера, после того как в его руках оказалась армия, полиция, флот, связь, железные дороги, не очень-то трудно было убрать идейных противников и поручить своим борзописцам создать культ «спасителя нации». Свобода слова была признана ненужной, границы закрыты, газеты подчинены цензуре, забастовки запрещены, недоверие возведено в принцип — фашизм обрел свое лицо… Согласны с такого рода версией?

— В чем вы видите разницу между национал-социализмом Гитлера и фашизмом Муссолини? — спросил Роумэн.

— Она номинальна. Гитлер был еще менее образован, он вообще вышел из люмпенпролетариата, осознал свою бездарность в живописи, это, видимо, внутренне сломало его, отсюда — жестокость, культ крови и ненависти… Как всякий некомпетентный человек, он не верил логике и презирал науку. А поскольку в ту пору, когда Гитлер вышел на старт, в Германии буйствовал культ насилия, как реакция на ужас войны; поскольку интеллектуальная элита была разобщена, поскольку экономика рушилась, выбрасывая на улицу миллионы рабочих, ставших изгоями общества; поскольку образованных людей было мало, — внимающее истеричному слову большинство ринулось за тем, кто говорил привычное и понятное: «Во всем виноваты евреи! Во всем повинны большевики!»

— Сейчас вы, видимо, начнете меня убеждать, что и Гитлера привели к власти толстосумы… Что-то не вяжется: толстосумы — которых я не люблю, как всякий интеллигентный человек, — вполне мыслящие люди. Видимо, вы в первую очередь имеете в виду промышленников, зачем им было помогать тому, кто науськивает на них массу?!

— Масса была той силой, которой Гитлер торговал: «Я могу ими управлять, а вы — нет. Хотите видеть меня фюрером, хотите иметь гарантию, что я спасу Германию от большевистской революции, — принимайте меня таким, каков я есть, я обещаю вам спокойную работу и неприкосновенность ваших счетов в банках». Кстати, английский нефтяной король Детеринг передал Гитлеру накануне выборов в рейхстаг что-то около двадцати миллионов марок. Неужели вы серьезно думаете, что без поддержки Ялмара Шахта и вице-канцлера Папена фюрер мог прийти к власти? Они отдали ему власть, как и Муссолини. Но толстосумы очень боялись опыта России. Шахт и Папен ничего так не боялись, как русского эксперимента, где лозунг «Мир — хижинам, война — дворцам» стал практикой жизни…

— Вы, случаем, не состоите в коммунистической партии?

Штирлиц пожал плечами, закурил, поинтересовался:

— А если и да — что тогда?

— Вас завербовал Кремль в конце сорок четвертого?

— А если раньше? — Штирлиц улыбнулся. — Тогда что?

— Вы сказали, что вам известно, как пытали в гестапо… Если вас пытали, то кто? Когда? За что?

— На все вопросы я не отвечу, но на вопрос «за что» готов дать ответ… Я кое-что сделал для того, чтобы помочь срыву сепаратных переговоров Аллена Даллеса с Карлом Вольфом… В Швейцарии, в сорок пятом…

— Значит, моя интуиция, — Роумэн жестко усмехнулся, — не подвела. Вас вербанули коммунисты. Кому, как не им, было выгодно сорвать эти переговоры?

— Странно… Мне казалось, что более всего в этом была заинтересована Америка… Стать страной, которая идет на сговор с Гиммлером? От этого довольно трудно отмыться… Мне кажется, я работал на вас не меньше, чем на русских… Вопрос престижа в политике — вопрос немаловажный…

— И для того чтобы вы помогли нам сохранить реноме самой честной и респектабельной державы, вы убили несчастную Фрайтаг, дорогой штандартенфюрер Штирлиц?

— Давно знаете мою фамилию?

— А вы как думаете?

— Я думаю, вам сказали об этом совсем недавно.

— Мне сказали об этом после того, как ты, фашистский перевертыш, начал следить за моими друзьями…

— Красивый, веснушчатый агент Кемпа — ваш друг? — удивился Штирлиц и потянулся за сигаретой, но не успел ее достать из пачки, потому что Роумэн ударил его кулаком в лоб, повалив навзничь…

Гарантированная тайна переписки — IV

«М-ру Полу Роумэну,

Посольство США в Испании

Дорогой Пол!

Элизабет и я сердечно поздравляем с Кристой. Бог тебя услышал и выполнил твой заказ: умная, голубоглазая и с веснушками, именно про такую девушку ты мне писал в одном из своих посланий. Счастья вам и добра.

По поводу дома на берегу океана. Можно подобрать. Правда, цены довольно высокие, как-никак мы живем в Голливуде, не где-нибудь. Я посмотрел три коттеджика, один с бассейном, шесть комнат, дорого, но можно взять в рассрочку, другой — холостяцкий, всего одна спальня и холл, правда, огромная веранда, метров сорок, этот дешевле, поэтому просят все деньги сразу. Третий нужно ремонтировать, его арендовали немецкие и французские эмигранты, полное запустение, они потихоньку складывают чемоданы, с работой плохо, антинацистская продукция сейчас не требуется в той мере, как в сорок четвертом, поэтому люди решили вернуться к своим разбитым очагам в Европе.

Я заказал фотографии трех этих домов, вышлю тебе со следующей почтой.

Твой совет по поводу споров я учел и принял к неукоснительному исполнению. Ты совершенно прав: все решает ячейка счастья, в ней рождается мир и доверие, именно то, чего лишена большая часть человечества.

Кстати, по поводу Врэнкса. Он не получал ни одного письма из той страны, которую ты имел в виду. Он писал туда пять раз, но не получил ни одного ответа. Твою рекомендацию я ему передал, он был весьма удивлен этим, тем не менее поблагодарил и пообещал обо всем подумать. Назавтра он позвонил мне и спросил, не был бы я так любезен отправить его письмо вместе с моим. Я ответил, что мое письмо тебе идет так же, как все обычные письма, это только ты мне отправляешь корреспонденцию с дипломатической почтой.

У меня очень много новостей, но я понял из твоей прежней весточки, что целесообразнее говорить обо всем этом при личной встрече. Если я тебя понял верно, тогда наговоримся обо всем, когда вы с Кристой приедете сюда следующей весной. Пожалуйста, не резервируйте отель, Элизабет и я обидимся, если вы остановитесь не у нас, мальчишки орут на улице, так что они не будут вам мешать, да и комната, которую мы для вас приготовим, окнами выходит в сад, который принадлежит другу Эйслера, композитору Дмитрию Темкину, ты помнишь его, он делал музыку для фильма «Сто мужчин и одна девушка» с Леопольдом Стоковским в роли дирижера. Он живет здесь уже двадцать лет, стал знаменитостью; но говорит с ужасающим акцентом, а Эйслера приглашает в гости только вечером, чтобы никто не видел; днем и по воскресеньям у него собираются только одни американцы, все-таки пословица, что порою надо быть святее самого папы римского, только потому и стала пословицей, что выражает суть того времени (тех времен), в которое она сделалась хрестоматийной, то есть понятной каждому и почти каждому потребной.

Если у вас в посольстве будут показывать фильм «Десант», посмотри… В титрах ты найдешь и мою фамилию. Полюбуйся на игру президента актерской Лиги Рейгана, я тебе писал о нем, он изображает одного из наших диверсантов.

К сожалению, я провалялся в постели, подцепив какую-то дикую инфлуэнцу (температуры нет, но страшный кашель), когда в Штаты приезжали русские писатели Симонов и Эренбург. О них много писали, причем по-разному, отмечали, что Эренбург личный представитель Сталина, давно и прочно связанный с русскими секретными службами, возглавлял бюро Коминтерна в Париже, а Симонов, который пишет лирические стихи, был придан ему в качестве декорационного прикрытия. Впрочем, газетная сенсация газетной сенсацией, а принимали их здесь великолепно, было очень дружественно, и, как сказал мне потом Брехт, к нему звонил затворник Лион Фейхтвангер и, кажется, был намерен выбраться из своего далекого уединения. Кстати, он ведет себя именно так, как ты советуешь мне вести себя. Ему легче — он создает миры, в которых живет, ему не скучно, а я — бездарь, лишен дара сочинять или рисовать, поэтому не могу существовать без общения с себе подобными.