Читать интересную книгу Красные курганы - Валерий Елманов

И еще более странно было видеть собственное тело, неподвижно лежащее там, внизу. С каким-то холодным, отстраненным равнодушием он наблюдал беспомощно суетящегося вокруг него Мойшу, растерянного Юрко и других ратников.

Зато сейчас он ощущал в себе необычную легкость. В том теле, что оставалось лежать, такой замечательной легкости, можно сказать, воздушности, никогда не ощущалось. В этом – была.

Медленно продолжая подниматься все выше и выше над землей, князь даже успел заметить на горизонте жиденькую цепочку из трех сотен всадников, спешно трусивших куда-то.

Он еще не знал, что будет и с ними, и с теми, кто сейчас ликует по другую сторону Днепра, добивая остатки степняков, что случится с Рязанью и что произойдет с Русью, но был уверен, что еще немного, и он все узнает. Жаль, что знания эти будут несколько запоздалые, потому что ничего из этого его уже не интересовало. Абсолютно.

Перед глазами промелькнуло хорошо знакомое белое искристое веретено, которое уже как-то раз предлагалось ему и его друзьям для обратного путешествия в свой мир. Помнится, тогда он отказался от его услуг. Почему? Зачем? Он и сам уже толком не знал этого, как не знал и причины, по которой даже сейчас отвергал его навязчивые услуги. По старой памяти? Навряд ли.

Да скорее всего и не было никакой причины. Он уже попросту ничего не хотел, с глубоким равнодушием разглядывая туман, медленно сгущающийся возле него, и темный, угольной черноты тоннель, к которому его неумолимо несло.

Тоннель, в дальнем конце которого ослепительным пламенем разгоралось какое-то загадочное сияние…

Оставалось лишь бросить последний прощальный взгляд на землю, на сей раз оглядывая уже всю Русь… С тем же равнодушием он смотрел, как кто-то чего-то строит, кто-то куда-то плывет, кто-то…

Да что там разглядывать…

Вот только при виде одной фигурки – маленькой, совсем крохотной, одетой во что-то темное и бесформенное, медленно бредущей в сторону приземистых мрачно-серых зданий с золочеными крестами на куполах, его что-то легонько кольнуло. Куда, коль тела нет, а стало быть, и сердца тоже? Кто знает. А тот, кому это ведомо, навряд ли нам расскажет…

К тому же был этот укол легким, можно сказать, мгновенным, длившимся какую-то тысячную долю секунды, так что чего на нем вообще останавливаться…

Или… стоило?..

Наверное, да, потому что сразу после него с Константина слетело оцепенение и он начал отчаянно сопротивляться той могучей незримой силе, равнодушно несущей его куда-то вверх…

Однако ничего этого он рассказывать почему-то не стал, ограничившись лишь коротким замечанием:

– Наверное, кому все безразлично, обратно уже не приходит. Назад возвращаются лишь те, у кого осталось кое-что недоделанное.

– А как же великие ученые, которые умирали на средине своих свершений? – резонно возразил Минька.

– Да, это верно. Что-то не получается. – Константин на минуту задумался и затем внес поправку: – Тогда так – несделанное и… любовь. А что до туннеля, то я до него даже не долетел, хотя какой-то свет и впрямь впереди виднелся, так что извини, – развел он руками.

– А мне вот, когда я без сознания был, почему-то то самое веретено пригрезилось, – задумчиво произнес изобретатель. – Как тогда на Оке, помнишь? Меня прямо так и тянуло в него запрыгнуть.

– Ишь ты, – мотнул головой Константин.

Он еще раз припомнил то, что привиделось ему… Или не привиделось? Тогда что же получается – кто-то или что-то старается избавиться от них. Так, что ли?

– И как же ты удержался? – спросил он спокойным тоном.

– Ты же сам говорил… про несделанное, – вздохнул Минька, смущенно отводя глаза в сторону.

– А еще я говорил про любовь, – произнес Константин, внимательно посмотрел на друга, после чего продолжать эту тему не стал, щадя Минькино самолюбие. Вместо этого он сказал иное.

– Веретено, как ты говоришь, и у меня было, – откровенно сознался он и добавил после паузы: – Теперь я не удивлюсь, если узнаю, что оно и к нашему воеводе Вячеславу вместе с митрополитом клинья подбивало.

– А кстати, как там они? У тебя никаких новостей нет?

– Есть. Две недели назад заходил купец Исаак и привез еще одну весточку.

– А чего ж ты молчал-то?! – возмутился Минька. – Тоже мне, хорош друг. Получил письмо, а сам молчит.

– А чего говорить-то. Как я понял, они опасались, что первое не дошло, и потому просто его продублировали, – пожал плечами Константин.

– И чего они там пишут?

– Да все то же самое. Живы, здоровы, и все у них без изменений. Так это мы с тобой знали еще месяц назад.

– А чего ж они назад не возвращаются? – не понял изобретатель.

– Значит, не все сделали, что должны. Или дела у них не так хороши, как они сами пишут. Я думаю…

– Чтобы ты, княже, ни думал, все равно это будет совершенно неправильно, – ворчливо заметил подошедший к ним Мойша, с трудом удерживающий равновесие. – А неправильно, потому что ты таки должен думать только о своем скорейшем выздоровлении, и только о нем одном.

– Даже сейчас? – усмехнулся Константин.

– Тем более сейчас, – подчеркнул Мойша, – потому как ты должен появиться пред очами своей невесты в полном здравии. А ты, княже, морщишь лоб. Оное же свидетельствует о том, что мысли у тебя, княже, сумрачные и тяжкие, а посему надлежит немедля выкинуть их из головы и любоваться тем, что ты зришь вокруг себя на берегах этой чудесной реки. К тому же тебе надлежит поменять повязку, испить настоя и…

– Опять придется глотать эту горькую бурду, – вздохнул Константин.

– Сама истина горька как желчь. Сие лишний раз доказует, что все полезное имеет весьма неприятный вкус, – философски заметил Мойша.

– А любовь? – грустно усмехнулся князь.

– О-о-о, любовь – божественное чувство, а посему оно стоит особняком, но и то если она счастливая. Но я зрю, что князь восхотел, как это, заговорить мне зубы, а посему… – И Мойша категорично указал в сторону маленькой каютки, где была обустроена крохотная княжеская ложница.

К княжескому лечению еврей вообще относился очень добросовестно и был пунктуален до щепетильности. Вот и сейчас он брел по Плотницкому концу вслед за князем, не уставая сокрушаться, что уже давно наступил полдень, а Константин до сих пор не выпил целебного настоя и не проглотил всего, что ему надлежало.

Поэтому, едва они нашли себе прибежище почти напротив высоких монастырских стен, как Мойша тут же приступил к работе, попутно заметив:

– Руда у тебя, княже, нехорошо забурлила в жилах. Рана вскрыться может. Надлежит тебе убрать из головы все тревоги и страхи и дать душе покой, иначе…

– Да разве тут успокоишься? – хмуро отозвался Константин, с тревогой ожидая, какие вести принесет ушедший на разведку купец, и с досадой думая, что напрасно согласился на уговоры остаться вместе с в этой жалкой заброшенной лачуге. Была она неприглядна как внутренне, так и внешне. Чувствовалось, что дом остался без хозяев, причем давно, не меньше нескольких месяцев, и с тех пор никто в ней не живет.

Впрочем, для того чтобы не привлекать к себе излишнего внимания со стороны любознательных новгородцев, эта лачуга годилась как нельзя лучше, а это было очень важно. Если бы Константина признали в Новгороде, то неприятностей было бы не избежать, тем более, что жители города и так были злы на рязанского князя.

Это началось еще несколько лет назад, с тех самых пор, как Константин медленно, но верно стал выдвигать Рязань в торговые конкуренты. Неторопливо, но настойчиво Рязанское княжество перенимало всю южную торговлю, особенно тех купцов, которые поднимались по Волге, но вместо того, чтобы, как обычно, держать курс на Торжок, все чаще и чаще сворачивали в Оку.

Сколько гривен в результате такой смены маршрутов не попало в городскую казну – никто не считал, но знали, что много. И знали еще одно: все серебро, которого недосчитался Новгород, осело в казне рязанского князя. Основополагающий принцип «Ты себе правь, как хочешь, а нашего барыша не тронь» оказался нарушен, причем самым грубейшим образом.

Теперь же, когда все прибалтийские племена покорно легли под Рязань, передав таким образом Константину выход к Балтийскому морю, доходы от транзитных перевозок грозили и вовсе упасть до ничтожных размеров. Хорошо, что еще выручало закамское серебро и пушнина, а то была бы и вовсе беда.

Особенно ярились на Константина молодые новгородцы. Оскудение доходов отцов и дедов пока впрямую их не касалось, но с тех пор, как Константин заключил союз с волжскими булгарами, выход на Волгу для веселого грабежа торговых судов оказался закрытым. Не наглухо. Возможность проскользнуть – к примеру, с теми же торговыми новгородскими караванами – еще была. Но потом…