- голос эльфа прервался стоном, и Гарав схватил его за руку, за запястье:
*Слова Эльрин.
— Тебе плохо?!
— Мне? — казалось, эльф очнулся. — Что тебе до моего «плохо» с твоей бедой, человек? Моей тяжести тебе не понять и не поднять. Она очень далеко. Её скрыла даже не прошлая эпоха… И во всём мире она — лишь моя. Так зачем тебе знать о ней? Поделись лучше своей. Не пришло желание?
— Я испугался пытки и боли, — сказал Гарав тихо, отпустив руку эльфа. — Я нарушил клятву верности и пошёл служить Чёрному Королю… — он искоса посмотрел на эльфа, но лицо того было спокойным… и Гарав вдруг понял: а ведь его странный спутник, пожалуй, настолько же сильнее Ангмара, насколько тот сильнее самого Гарава. И от этой мысли почему–то стало спокойней. — Я жалкий трус и ничтожный предатель, таких казнят мечом, но это слишком почётно для меня.
— Твои друзья погибли из–за тебя? — спросил эльф. Гарав вскинулся:
— Что?! Нет! Я… я смог их выручить… но… мне больно…
— Посмотри, — сказал эльф и, подняв с рукояти меча левую руку, правой снял с неё высокую крагу. Гарав невольно ахнул.
Рука эльфа была сожжена до кости. Собственно, это и была чёрная кость — свирепое пламя съело всю внутреннюю сторону ладони.
— Ожог болит почти пять тысяч человеческих лет, — сказал эльф.
— Ты… — Гарав чуть отстранился. — Ты не… ты живой?! — ему вдруг помнилось, что рядом с ним — дух.
— К сожалению — да, — кивнул эльф, натягивая перчатку. — Хотя временами мне кажется, что я — призрак. Призрак прошлого и призрак самого себя. Я — нарушивший все мыслимые и немыслимые клятвы, которые только может дать разумное существо — чтобы исполнить одну–единственную клятву — клятву ненависти. Смешно и дико.
Эльф и правда рассмеялся. Но горький это был смех — горький, как запах полыни…
— Кто ты? — спросил Гарав робко. И добавил: — Лорд.
— Мэглор Нъйэлло, — сказал эльф. Он явно ждал какой–то реакции, но Гарав только представился в ответ:
— Я Гарав, оруж… Гарав я.
Эльф снова засмеялся — на этот раз почти весело. Гарав насупился:
— Тебя так насмешило моё имя, лорд?!
— Нет, — здоровая рука эльфа легла на плечо мальчишки, успокаивая. — Но я вижу, что это не имя, а прозвище. И я не спрашиваю, почему. Смеялся же я… по другой причине. Спеть тебе ещё? Путь через лес покажется короче, а ты хорошо слушаешь… Вот. Это песня человеческого народа… который когда–то, на заре времён, Финрод Фелагунд встретил на берегах Талоса… Говорит ли тебе что–нибудь имя Финрода, оруженосец?
— Это был король эльфов там, — Гарав вспомнил песни и рассказы Эйнора и показал рукой на запад. — Великий король.
— Великий, — кивнул Мэглор. И снова в его голосе прозвучало что–то странное. — Так слушай.
И он запел, и это была иная песня. В ней не было горечи и грусти и она сильно отличалась от эльфийских баллад — какой–то молодой бесшабашностью… Гарав заслушался с первых строк.
— В темноте мерцают звёздыИ цветы.У костра ночного вместеЯ и ты.Этой встречи, если честно,Я искал -Эй, волчьей песней мир будил иЗвал,звал,звал…Затихает за оврагомВолчий плач…Мне в ночи всего–то нужно -Ты и плащ!Подарю тебе луну я -На, бери!А потом создам другую -Изнутри…
Гарав невольно рассмеялся. Он почти представил себе того, кто пел эту песню раньше — молодой мужчина, парень или даже мальчишка… крепкие кулаки, широкие плечи, тяжёлый нож на поясе… вот он стоит, подпирает забор любимой, жуёт травинку и в желтоватых глазах — уверенность, что всё будет по его… и любовь.
— На траве росою сбитой -Волчий след.Намокает плащ забытый -Нас тут нет…Поутру тебе в селенье -Мне же в лес…Эх, видно я не в свои саниСнова влез!А тебя закружат ночи -Словно дни!Для тебя горят у лесаГлаз огни!Для тебя звучит над миромВолчий плач…Я забыл в твоей прихожейВолчий плащ…Для тебя звучит над миромВолчий плач…Я забыл…нарочно, понимаешь…волчий плащ…
Слова Алькор.
— Теперь спой ты мне, — неожиданно предложил эльф.
— Я? — Гарав от неожиданности опешил. — Я… не умею.
— Не умеешь петь? — эльф покачал головой. — Что ж… значит, не было в твоей жизни настоящего горя. И не любил ты, и не ненавидел. Выходит, ты солгал мне, Гарав–волчонок…
— Я не лгал! — ощетинился Гарав и вправду как волчонок, разгневанный тем, что кто–то осмеливается подвергать сомнению его страдания. Это до смешного оскорбило мальчишку.
Эльф чуть поднял одну бровь:
— Тогда спой мне. Хотя бы в благодарность — я знаю, что люди не обделены ею.
— Ну не у… — начал снова Гарав и вдруг ощутил себя какой–то ломающейся девчонкой. — Что спеть? — суховато спросил он.
— Что хочешь, — странно, эльф как будто сам же и потерял интерес к своей просьбе.
— Хорошо, — согласился мальчишка. Он знал много стихов, а в таких случаях, как правило, трудно выбрать… вот только выбирать не пришлось — первые строчки сами прыгнули на язык, а уж дальше оставалось просто идти следом, тут же перекладывая русский на адунайк и не особо беспокоясь о складе — тут это не было главным…
— Понимаешь, это больно, очень больно,Когда горят на берегу костры,Когда уходим снова добровольно,Когда сжигаем наши корабли…
Если бы Гарав внимательно смотрел на эльфа — он бы увидел, как тот дёрнулся — словно в него попала стрела. И даже сделал жест, какой делает смертельно раненый.
Но Гарав не смотрел. Он знал, что не умеет петь — и всё–таки пел…
— В руке зажат обрывок гика–шкота,Прищурен взгляд и холод по спине…Сегодня ты взрослее стал, чем кто–то–Так почему же слёзы на лице?Не знали мы, что яхтой станет меньше,Что мы её сожжём своей рукой,А после будем петь про это песниИ улыбаться раненой душой…Года прошли, и многое забылось,Не помним запах утра над рекой…Но мне сегодня почему–то вдруг приснилось,Что ветер стих и будто стал чужой.Выходит, все же что–то здесь нечестно,Но кто подскажет — где мы не правы?Ведь старой яхте — на море не место,К тому же — с почестями мы её сожгли…Стояли в ряд мальчишки, солнце плыло–И даже ветер потихоньку стих…Ах, вспомнил… — ведь у яхты ИМЯ было,А мы забыли вслух его произнести…Понимаешь, это больно, очень больно–Когда горят на берегу костры,Когда уходим снова добровольно,Когда сжигаем наши корабли…
Стихи С.Петрова
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});